Осколки зеркала

А Андрюшка, которому было одиннадцать лет, когда он уезжал из Юрьевца, скоро забыл юрьевецкие страсти. В конце войны обучение стало раздельным, так что в Москве роковых соблазнительниц за партами в одном классе с ним не оказалось.

1-й Щиповский переулок, дом 26, квартира 2

Когда я слышу ностальгические вздохи по коммунальным квартирам, я им не верю. Почему-то авторы этих вздохов с подозрительной поспешностью разъехались из прославленных «коммуналок» в отдельные квартиры. Что касается меня, то я бы с удовольствием росла в своей квартире или, еще лучше, в особняке.

А почему бы нет? Ведь жили родители нашей бабушки в собственном доме на Пименовской улице. И неплохо жили, судя по ее рассказам.

Наше с Андреем детство было счастливое. Во всяком случае, так утверждали плакаты, висящие в школе на каждой свободной стенке. Протекало оно в двух десятиметровых полуподвальных клетушках по вышеозначенному адресу. Квартира № 2 была небольшая, но вполне сносная для одной семьи. А жило их три. Самая большая комната принадлежала дяде Осе Штокману — доброму чудаковатому инженеру. Он получил образование в Германии, но работал незаметным надомником — переводил технические тексты. Жена его, красивая и интеллигентная Мария Юрьевна, почему-то очень боялась «бытовых насекомых» и тщательно застилала сиденья в бане белой простыней, принесенной из дома. Над ней посмеивались и говорили, что Гражданская война давно окончилась. Но судьба подстерегла Марию Юрьевну, и она умерла в эвакуации от сыпного тифа. Ее место на двуспальной никелированной кровати заняла штокмановская домработница Анисья. У нее были острые черные глаза и неуравновешенный характер. Став законной женой дяди Оси, она заботилась о нем с преданностью бездетной русской крестьянки. Она и сейчас ухаживает за его могилкой на еврейском кладбище. Заботы о дяде Осе не помешали Анисье стать любовницей монтера Павла, жившего с женой и двумя детьми в третьей комнате квартиры № 2.

Эта комната была когда-то проходной и принадлежала Штокманам — до войны в ней жили родители дяди Оси, тихие, трогательные старики. Сын монтера был сильно нечист на руку. Он воровал все подряд, включая банки с вареньем. Воровал и у нас, и у дяди Оси с Анисьей. После очередной кражи монтер подучил Анисью написать в милицию, что ворует не его сын, а наша бабушка Вера Николаевна. Заодно он попросил свою родственницу Семенову, жившую в нашем же доме, обокрасть саму себя и тоже сказать на бабушку. Та выполнила его просьбу с большим удовольствием. Ведь это ее сын Толик обчистил нас до нитки в сорок третьем году, когда мы вернулись из эвакуации…

Прихожу из школы, а у нас в комнате сидит огромная овчарка. Оказывается, собака быстро нашла на чердаке «украденный» узел и привела к его хозяйке Семеновой. А уж потом милиционер с собакой пришли к нам, чтобы успокоить бабушку. Так восторжествовала справедливость.

Но соседка Анисья не унималась и еще долго подливала керосин в наши кастрюли, которые мы доверчиво оставляли на общей кухне. Почему наш суп частенько попахивал керосином, я поняла позже, когда Анисья, поссорившись с монтером, налила ему в чайник слабительного. Тогда как раз к его дочке, тихой беленькой Анечке, пришли подружки на день рождения…

Перечитала все это, и тошно стало! А я и десятой доли не рассказала о квартире № 2. Но надо все-таки порадовать любителей «коммуналок». Анисья осознала свои грехи и, упав бабушке в ноги, просила прощения. А получив его и всласть поплакав, она опять пошла в милицию. Теперь она заявила, что у нас собирается подозрительная компания. Андрей уже учился во ВГИКе, и «подозрительными» были Володя Китайский, Вася Шукшин, Саша Гордон, Люка Файт — его однокурсники.

Но бдительная соседка опоздала с доносом — шел пятьдесят восьмой год…

Сейчас Анисья Герасимовна иногда звонит мне по телефону. Она интересуется, скоро ли откроется музей Андрея на Щипке, и вспоминает, как хорошо жилось нам всем когда-то в доме № 26. Я ей не возражаю — к чему обижать людей? Потому и изменила имена действующих лиц в этом рассказе.

Пальто на ватине

Наша бабушка Вера Николаевна была очень хозяйственной и рукодельной. Вечно она что-то перекрашивала и перекраивала — для мамы, для папы и для нас, ее внуков. Так, папе она сшила по патронке шубу — теплое зимнее пальто, и папа его с удовольствием носил несколько лет.