Осколок(Проза и публицистика о Великой Отечественной войне)

Патриот Родины. 1944. 28 декабря.

Сто солдат и мальчишка

Для разговора с фашистами рядовой Федор Иванович Осипов в своем запасе имел два немецких слова, безотказный автомат и три гранаты. Чужеземной речи Федор Иванович терпеть не мог, но два известные ему слова при встречах с немцами все же употреблял, потому что действовали они тоже почти безотказно. Собственно, эти слова, заставлявшие врага поднять руки, были как бы придатком к автомату.

Город уже был захвачен, и теперь бойцы вытаскивали на белый свет последних гитлеровцев, схоронившихся в самых укромных местечках.

Держа наготове оружие, Осипов спустился по выщербленным ступеням в подвал. Там стоял полумрак, пахло сыростью и плесенью. Осипов провел лучом карманного фонарика по углам и крикнул:

— Хенде хох!

Он заметил, как в углу за бочкой что-то зашевелилось.

— Хенде хох! — повторил боец и уже по-русски весело добавил: — Вылезай, вылезай, кто сдается, того не уничтожаю.

Человек, скрывавшийся за бочкой, покорно поднялся. К величайшему удивлению Федора Ивановича, он оказался чуть повыше бочки, хотя и стоял во весь рост. Конечно же, это был не фашист, а всего-навсего мальчишка.

— Дядя, не надо, не стреляй!

Выставив руку вперед, словно защищаясь, мальчишка громко всхлипнул.

— Вот так оказия, — удивился Осипов. — Да ты откуда взялся? Не реви…

Только сейчас распознав родную речь, мальчуган вытер рукавом глаза, а заодно и под носом, и спросил:

— Ты наш, что ли? Русский?..

— А то какой же, ясно дело, русский… Кто тут еще есть?

— Никого.

— А немцы?

— Не-е…

— Так ты чего тут делал?

— Прятался. За мной один немец побежал.

— А мать у тебя где?

Мальчуган опять всхлипнул, потом навзрыд заплакал.

— Ну, ладно, не реви. Пойдем наверх. Как звать-то тебя?

— Андрейка…

Они поднялись наверх, и теперь Осипов мог хорошо разглядеть мальчишку. Ему было лет пять, не больше. Женская вязаная кофта заменяла ему пальто. На кофте оказалось столько заплат, дыр и грязи, что определить ее цвет было невозможно.

Андрейка шел медленно, пришаркивая правой ногой. Он боялся оставить на дороге свой единственный ботинок, не уступающий в размерах сапогам правофлангового гвардейца Осипова. Должно быть, Гекльберри Финн перед Андрейкой выглядел бы франтом. Но Федор Иванович не читал повестей Марка Твена.

В городе было совсем тихо, как после промчавшегося урагана.

Они шли не торопясь, как старые приятели, толкуя о жизни. Бойцы встречали их веселыми возгласами.

— Ого, Осипов, где ты такого «языка» достал?

— Сынка встретил, Федор Иванович?

Осипов тоже шутил, шуткой подбадривая Андрейку, а у самого где-то глубоко в груди притаилась щемящая тоска по семье. Сереже недавно пять исполнилось. А Катюшка уже в школу ходит. Федор Иванович силился представить своего Сережу и никак не мог.

Андрейка ничем не напоминал сына. Худенький, остроносый, чернявый, он, должно быть, был южанином. Хотя Осипов не мог представить сына, но он знал, что у Сережки льняные волосы, круглые щеки и нос — маленькая забавная луковка.

Федор Иванович взглянул на Андрейку и неожиданно для себя пожалел о том, что он совсем не похож на сына. Солдат вдруг спохватился и стал рыться в карманах, но ничего не нашел. Он вспомнил, что еще ночью перед штурмом догрыз последний сухарь. То были часы напряженного ожидания и волнения, и в такие часы у Осипова почему-то всегда появлялся аппетит.

Угостить Андрейку оказалось нечем. Впрочем, скоро должны были подойти кухни. Покормить, а потом с первой машиной можно отправить в тыл.

У Андрейки были грустные глаза, и солдату непременно захотелось его развеселить. Осипов еще порылся в карманах, вытащил неизвестно почему оказавшиеся там две автоматных гильзы и протянул мальчугану.

Андрейка, не останавливаясь, осмотрел гильзы и возвратил их Осипову.

— Пустые, — равнодушно сказал он. — Такие не выстрелят…

Потом подумал и повторил очевидно где-то слышанные слова:

— Совершенно безопасно.

— Ух ты, — удивился Осипов. — Бывалый. Тебе все известно.

На отдых рота повзводно расположилась в нескольких одноэтажных домах на окраине города. Сюда подвезли кухню. После некоторого затишья улица оживилась. Побрякивали котелки, всюду слышались смех и разговор усталых солдат.

— Так-так, — сказал старшина роты, выслушав Осипова и оглядывая Андрейку. — Значит, молодое пополнение в роту. Ну что же, покорми. Да вот беда — машины сегодня не пойдут. На три дня рота вместе с полком остается в городе. Может быть, на шоссе какую перехватим, с ней и отправим.

Федор Иванович принес два котелка с супом, занял у ефрейтора Коноплева ложку и сказал:

— Давай, Андрейка, перекусим… А там видно будет.

Оказалось, что Андрейка уже два дня ничего не ел.

Две недели назад в той деревне, где жил с матерью Андрейка, гитлеровцы собрали всех молодых женщин и погнали на запад. Это были страшные две недели. Андрейка тащился за матерью, держась за ее руку. Потом женщины работали — строили укрепления на подступах к городу уже на чужой земле. А вчера женщин опять погнали дальше на запад.