Осколок солнца

Тимофею пока еще не все ясно, он медлит. Ага, значит, так: на самой макушке круг, вырезанный из курбатовской плиты (вот зачем он выпросил его у Лидии Николаевны), посредине кнопка — кстати, место не очень удачное, — Димка нажимает ее, и включается моторчик. Выходит, что моторчик работает от солнца. Крутится вентиляторная вертушка и гонит воздух по резиновым трубочкам прямо под шляпу. Вот и все.

— Нет, не все, — возражает Димка. — А откуда же холод?

Димке приятно мучить Тимофея загадками. Под самым его носом он машет шляпой, а внутрь заглянуть не дает.

— Подумаешь, удивил! — наконец догадался Бабкин. — Тебе зачем сухой лед понадобился?

В самом деле, зачем? Димкино охлаждающее устройство было примитивным, но не лишенным остроумия. Вентилятор засасывает воздух, гонит его по змеевичку, Димка запрятал его в коробку из-под зубного порошка, туда же положил и сухой лед. Коробка, конечно, ледяная. Чтобы не застудить голову, коробка обмотана войлоком. Конструкция работала просто и надежно. От змеевичка расходились резиновые трубки, они обдували холодом лицо, шею, плечи. Из чисто эстетических соображений, чтоб не сияла плита, как лысина, Димка прикрыл ее марлей.

Охлаждающая шляпа пользовалась успехом у всех, кроме Бабкина. Он не надевал ее потому, что при своем маленьком росте походил на мухомор. Как-то он предложил шляпу Кучинскому. — Неплохо, старик, — оказал Жора, чувствуя освежающую прохладу. — А как насчет сквозняка? Радикулитов всяких?

Тимофей ответил уклончиво:

— Не знаю. Но Димка почему-то кашляет.

— Спасибочки, — и Кучинский сбросил шляпу. — Пусть ее медведь носит.

Осторожность всегда сопутствовала Кучинскому. Не стоило и здесь пренебрегать ею. Еще до приезда Багрецова и Бабкина все пути — как добыть кусочек плиты — были тщательно исследованы. Из окна лаборатории и, главное, из кабинета Курбатова поле видно было как на ладони. Если по нему шел человек, то издали он казался мухой, ползущей по зеркалу. Никуда не спрячешься. Это днем. А когда стемнеет, зажигаются фонари и тут же в безоблачном небе восходит луна. Света хоть отбавляй. Одному ходить вдоль поля как-то неудобно, можно вызвать нежелательные подозрения. При луне хорошо бродить вдвоем, что вполне естественно. Ничего не скажешь — влюбленные. Потом можно выбрать подходящую минутку и, пользуясь тем, что к тебе уже привыкли на лунном поле, выполнить задание Чибисова…

Для вечерних прогулок Кучинский выбрал Нюру. Она показалась ему более интересной, чем Маша. Но после того как он сообщил ей, что Курбатов может скоро уехать на навое строительство, девушку словно подменили. Она ходила как в воду опущенная, а на другой день и вовсе отказалась от прогулки.

Это обстоятельство не укрылось от хитрого глаза Кучинского. Кто-кто, а он-то разбирается в девичьей грусти. Причина может быть одна. Улучив момент, когда Нюрина подруга ушла, — а было это в один из вечеров, еще до отъезда Кучинского за оборудованием, — он решил вызвать Нюру на откровенность. В уме его уже созрел новый план.

— Не торопитесь, Нюрочка? — спросил он, присаживаясь рядом. — Хотелось бы посоветоваться.

Нюра нервно теребила бусы и с удивлением слушала непривычные для нее излияния Кучинского. Прежде всего он начал расхваливать Павла Ивановича. Говорил о чуткости и красоте его души, о принципиальности, честности, о том, что он несчастен в личной жизни, а потому замкнут, нелюдим, чувствует себя обиженным и не хочет слушать дружеских советов.

Нюру интересовало все в жизни Павла Ивановича. Насчет дружеских советов она пропустила мимо ушей, но зато постаралась узнать о несчастье. Что же случилось с Павлом Ивановичем?

— Обыкновенная история, — небрежно, с кривенькой усмешкой ответил Кучинский. — Как говорится, не сошлись характерами. Она, конечно, мещанка, но он до сих пор переживает…

Кучинский вращался в обществе таких же беззаботных попрыгунчиков, как и он сам, где между танцами обсуждались любимые «вкусные сплетни». Все знал Кучинский — семейные неурядицы профессоров, что сказал один ответственный товарищ по поводу новой пьесы, сколько получает заместитель министра и сколько поэтам платят за строчку. Как же он мог не знать о несчастье Павла Ивановича! Весь институт знал, а Кучинский в первую очередь.

— Павла Ивановича многие жалели, — рассказывал Жора. — Но говорят, что жена его. Любовь Степановна, была ограниченной, сварливой бабой. Не понимала она Павла Ивановича.

— Почему была? А где же она сейчас?

— Не знаю. Вышла замуж за какого-то боксера.

Заметив, что это известие обрадовало Нюру, — чего она по простоте душевной не сумела скрыть, — Жора вздохнул и взял ее за руку.

— Если бы вы знали, Нюрочка, как я люблю этого человека! Боюсь за него. Он и не подозревает, какие неприятности его ждут.

Нюра по-детски всхлипнула, скомканный платок поднесла к глазам, но тут же опомнилась.

— Зачем вы мне это говорите?

— А кому же? Кто его может понять? Вы знаете, Нюрочка, Павел Иванович не должен переезжать на новое строительство.