Осколок Тунгусского метеорита

– Гоша, Гоша, не надо! – заторопился Лис. – Зачем нам лишние разговоры… так и так сегодня ничего не получится… извините, гражданин, нас на другой адрес вызывают, там нарушение общественного порядка намечается! – и из-за двери донесся дробный стук каблуков сбегающих по лестнице полицейских.

– Все в порядке, Маша! – раздался голос Юрия Филипповича. – Они ушли, можете быть спокойны.

– Вот покоя-то у меня и нету… – проворчала она, но все же решилась открыть дверь, чтобы поблагодарить соседа лично. Он это явно заслужил.

– Юрий Филиппович, а кто это такие?

– Очевидно, жулики, раз побежали при упоминании майора Патрикеева.

– Правда есть такой майор в двенадцатом отделении, или вы так просто сказали, чтобы их прогнать? – Маша вспомнила, как Танька пугнула Рустама и он поверил.

– Правда, – усмехнулся сосед, – есть такой человек, и я его хорошо знаю. А эти двое явно не из нашего отделения, пришли не по вызову, какие-то у них свои интересы.

Маше показалось, что сосед смотрит на нее подозрительно. Но она-то при чем, в жизни не было у нее никаких проблем с полицией! Даже дорогу всегда переходила только на зеленый свет!

– И часто у вас такое происходит? – спросила она сердито.

– Никогда раньше не было, – спокойно ответил сосед, – эти двое, они, несомненно, из полиции. Только не из нашего отделения. Интересно, что они тут делали…

«Это Рустам, – Маша похолодела, – наверняка этот подлец подговорил своих знакомых ментов, чтобы явились и напугали меня. Может быть, даже избили. Ведь у него же друзья в полиции, он же угрожал мне, что не оставит в покое. Ну надо же, сволочь какая, сам украл у меня мебель и вообще все вещи, и еще нанял этих двоих из полиции. Или просто по дружбе попросил. Да что же это такое, выходит, он ничего не боится? Ничем его не взять».

Маша вошла в ванную и умылась холодной водой. Щеки перестали гореть от злости. Ладно, сама во всем виновата, раньше надо было думать. Нужно быть осторожнее, ему скоро надоест, взять-то с Маши больше нечего, небось уже следующую дуру обхаживает.

Маше снилась унылая и бескрайняя северная равнина, плоские, поросшие низкорослыми деревцами берега неширокой реки, изгибающейся по этой равнине крутыми петлями, как брошенный на газоне садовый шланг.

Тусклое, медно-красное солнце освещало эту равнину своими холодными лучами. Лучи его, и без того неяркие, с трудом проникали сквозь окутавшую равнину сероватую дымку.

По реке плыла маленькая самодельная лодка с безвольно обвисшим парусом. В этой лодке сидели два человека – один, постарше, на веслах, другой возле руля. Лица этих людей Маша не могла разглядеть из-за той самой дымки, которая стелилась над рекой и над всей этой скудной, блеклой равниной.

Отчего-то Маше казалось очень важным рассмотреть лица двух людей в лодке. Она вглядывалась в них, напрягая зрение, и постепенно сероватая дымка начала редеть…

С самого утра воздух был насыщен дымом, от которого горчило во рту и слезились глаза. Видно, где-то впереди – там, куда плыл шитик – горела тайга. Солнце стояло низко – большое, тускло-красное, как докрасна накаленная медная сковорода или как огромный внимательный глаз, неотступно следящий за людьми, подмечающий все их дурные поступки и помыслы.

Резкие, выразительные цвета и очертания в окружающих реку лесах и взгорках сгладились, как будто путники смотрели на них через мутное, плохо вымытое стекло или через кисейную занавеску. Все расстояния стали обманчивыми, как будто бескрайняя тайга хотела подшутить над людьми, запутать их. Близкое сделалось далеким, далекое – близким, и невозможно было оценить, на каком расстоянии отстоит от шитика крутая нахмуренная сопка, на которую правил Николка.

Ветра не было, и парус безвольно обвис, так что Николке приходилось работать веслами, но он был привычен к такой работе и не горевал, то и дело поглядывая на своего спутника.