Осколок Тунгусского метеорита

Вдруг вход в палатку зашевелился, крепкая ткань начала рваться. Николка вскочил, схватил нож, прорезал дальний от входа край палатки, на четвереньках вылез в этот разрез и бросился наутек. Крестовский хотел было последовать за ним, но не смог пошевелиться – ужас парализовал его. Он лежал неподвижно, вжавшись в землю, и не отрывал взгляд от входа в палатку.

Ткань разорвалась, и в образовавшемся разрыве показалась звериная морда – безобразная, отвратительная, покрытая жесткой белесой шерстью.

Маленькие злобные глаза скользнули по внутреннему пространству палатки, на мгновение задержавшись на Крестовском, – и вдруг страшный зверь шарахнулся назад и исчез, словно чего-то испугался.

Крестовский еще несколько бесконечных мгновений лежал неподвижно, потом вскочил, метнулся к разрезу, проделанному Николкой, и вылез из палатки.

Снаружи никого не было, догорал костер.

И вдруг невдалеке, в той стороне, куда убежал Николка, раздался крик – дикий, ужасный крик, полный боли и ужаса.

Крестовский зажал уши, чтобы не слышать этот крик… но потом в нем проснулись человеческие чувства – жалость и сострадание, и он бросился в ту сторону.

Николку он увидел сразу.

Охотник лежал ничком, лицом вниз, как тот тунгус, которого они нашли несколько дней назад. Крестовский подбежал к нему, склонился, дотронулся до плеча – и отдернул руку: она вся была в крови.

Все же он перевернул тело, думая, что Николке еще можно чем-то помочь…

И отшатнулся в ужасе: у Николки, как у того тунгуса, лицо превратилось в кровавое месиво. Но самое страшное – грудь его была разорвана страшными когтями, сердце вырвано…

Крестовский вскрикнул и бросился прочь.

По дороге ему попалась палатка, и у него хватило здравого смысла схватить ружье и свой вещевой мешок, но после этого ужас вытеснил из его головы все мысли, и он кинулся прочь, не разбирая дороги, лишь бы дальше, дальше от этого страшного места…

– Ну вот, кажется, пришел в себя… – раздался над Крестовским какой-то знакомый голос. – Теперь, должно быть, пойдет на поправку.

Крестовский открыл глаза, огляделся.

Он лежал в чистой постели, в жарко натопленной избе. Возле этой постели сидел на шатком стуле пристав Акинфеев и неодобрительно качал головой:

– Говорил я вам, молодой человек, что такие походы в дикую глушь не доведут до добра! Еще слава богу, что живы остались!

– Где я? – проговорил Крестовский, мучительно стараясь вспомнить события последних дней.