Осколок жизни

Лоскут выглядел таким ветхим, словно его соткали лет сто назад, и пах гнилью. Земля, наоборот, казалась свежей, ничуть не промерзшей, точно ее выкопали не посреди холодной зимы, а весной.

– Только час назад пол подмели, Творцом клянусь, – сказал Йохан. – Солому свежую вот постелили…

– Ладно, я понял, – прервал его Альбрехт. – Сделай то, о чем я просил. Сам зайду позже.

– Э, капитан, а может быть… – хозяин «Бодрого паладина» помялся, – дать вам кого-то из парней поздоровее? Да с дубиной. Кто знает, куда этот тип побежал? Он ведь убийца. Или ты своих позови…

– Не бойся за меня, – Шор хмыкнул и огладил усы. – В этом городе нет такой опасности, с которой я не справлюсь в одиночку.

И он положил руку на эфес катценбальгера.

– Как знаешь, – в голосе Йохана не было убежденности. – Да сбережет тебя Хранитель и все Прозревшие его…

– Надеюсь, что им не придется вмешиваться.

Альбрехт натянул перчатки, запахнул плащ на груди и вышел из таверны. Закрыл дверь, повернулся. В лицо швырнуло целую горсть снежинок, глаза запорошило, а кожу неприятно защекотало.

– Вот зараза, укуси ее демон, – прорычал капитан, прикрывая глаза рукой.

Снег усилился, повалил стеной. И на мостовой, где недавно темнели отпечатки, не осталось ничего. Похоже, что сегодня не удастся обойтись без амулета, что делает взгляд более зорким и обостряет внимание.

Изготовил медный кругляш на цепочке Юлиус Штайн, причем сделал это за счет городской казны. Поэтому Альбрехту приходилось носить его. Но пользовался им капитан очень редко и неохотно. Он полагал, что настоящий мужчина должен решать проблемы без помощи колдовства. Но упертым дурнем Шор не был и хорошо понимал, когда имеет смысл отступить от собственных принципов.

Засунул руку под плащ и сквозь камзол снова взялся за амулет. По предплечью побежала едва заметная щекотка, глаза кольнуло. Нафаршированный снежинками мрак стал будто прозрачнее, а на мостовой обозначились места, где сохранились еле заметные вмятины.

– Так-то лучше, – пробормотал Альбрехт и пошел по следу.

Метель выла и бесновалась, через стоны ветра с трудом прорывался праздничный звон колоколов. Капитан шагал, прикрывая лицо от свирепых порывов и нагнувшись вперед. Левую руку не убирал от амулета, опасаясь потерять след, а правую держал на мече.

Под ногами хрустел снег, полы плаща хлопали, холод лез под одежду.

Альбрехт прошел улицу Башмачников до конца, обогнул храм Прозревшего Яна. Через Кошачий переулок вышел к таверне «Пьяный гном» и начал спускаться к Везеру, к той части города, что лежит у городской стены и носит прозвание Разоренный Порт. Почему – не помнил никто из старожилов и даже из магов. Обитал в Разоренном Порту народ солидный: цеховые старшины, известные мастеровые, купцы из Торговой Сотни. Люд победнее селился только у самой стены.

– Что за ерунда? – пробурчал капитан, обнаружив, что след, миновав Дом Серой Мыши, сворачивает налево. – Откуда тут эта улочка? Здесь должна быть лавка Старого Франца.

Он потряс головой, но улица, которой тут раньше не было, и не подумала исчезать. Пригляделся и обнаружил, что лавка ювелира находится чуть дальше и что на ставнях ее, как обычно, блестят нанесенные золотой краской изображения змей.

Знак для любителей чужого добра.

– Это что, морок? Или память подводит? – Альбрехт нахмурился и обтер с усов налипший снег.

Улочка была узкой и темной. Детали мешал разглядеть снег, и чудилось за его пеленой странное движение. Мрак колыхался, по нему шла рябь, как по поверхности пруда.

– Что за ерунда? – Капитан подумал, почесал в затылке, сделал знак Творца и решительно шагнул вперед.

И буквально через десяток шагов уткнулся в крыльцо каменного дома.

Этого строения Шор тоже не помнил. Двухэтажное, с мощной дверью, окованной стальными полосами, и с застекленными окнами, оно напоминало жилище зажиточного купца. Некоторые окна были освещены, тусклый желтый свет еле пробивался через щели меж занавесками.

И след, вне всяких сомнений, вел сюда.

– Вразуми меня Прозревший Георг, – Альбрехт помянул небесного покровителя воинов, взошел на крыльцо и постучал.

Невольно вздрогнул, когда дверная ручка, отлитая в виде головы волка, недобро оскалилась.

– Вот ведь чушь мерещится… – пробормотал капитан, нервно сглатывая.

На стук никто не отозвался. Альбрехт постучал еще раз. Подождал немного и, чуть помявшись, взялся за ручку и повернул. Дверь открылась с мягким скрипом, и он шагнул внутрь.

Оказался в просторной прихожей с высоким потолком и масляными лампами на стенах. В их свете капитан разглядел большое зеркало на стене напротив входа, увидел в нем свое отражение – мрачное, промокшее и даже немного испуганное. Усы торчат, как у рассерженного кота, в серых глазах – недоумение.

Почти незаметная до этого момента дверь справа от зеркала распахнулась. В прихожую вошел статный, маленького роста мужчина с пышными седыми волосами. Падающие на плечи локоны блеснули в свете ламп, сверкнуло серебряное шитье на черном колете.

– Добрый вечер, – проговорил мужчина. – Чем могу помочь, капитан?

– Вы меня знаете? – удивился Альбрехт.