Оскверненные

Со смертью Ники я словно лишился тормозов, хоть и не увлекался, ибо чувствовал со стороны определенный контроль. Мы действовали по однообразной схеме: Тайлер заваливался в задрипанный бар с парой азартных пьяниц и дешевых официанток, искал глазами «разбитое сердце» и с уверенностью направлялся к нему. Из этих походов я подмечал в своем дневнике истории, которые вызвали у меня наибольший интерес. Например, в одном из таких баров я познакомился с мистером Пинетти, которого выгнала из дому жена, когда узнала, что он изменяет ей. «… Он налил мне выпить и рассказал свою трагичную историю. Он работал частным детективом. Неудачливым, я бы сказал. Часто пропадал на работе. Его жена, заподозрив неладное, наняла такого же детектива и в тайне пристроила к мужу, чтобы проверить его на верность. И один детектив стал следить за другим. Как оказалось позднее, она была права. Он спал со своей клиенткой. Мистер Пинетти невозмутимо объяснял это так: я не мог ей отказать, она была слишком сексуальна – а мы, Итальянцы, ненасытны и чрезвычайно любвеобильны. Она знала за кого выходила замуж. Я не осуждал его, нет, не в коим случае… просто отделил его голову от шеи. Он умолял меня этого не делать, думал, что меня заказала все та же его благоверная; клялся, что больше никогда не изменит ей, признавался в безмерной любви и проклинал себя за то, что причинил ей такую боль. Мне показалось, что Тайлер сжалился. Он склонился над ним… сказал, что ему на это плевать, а потом замахнулся топором и с дьявольской хладнокровностью опускал его (лезвие проникло в раскрытый рот по самый обух и разрубило челюсти на части), пока не снес мистеру Пинетти половину башки. Он кромсал его лицо, пока оно не стало походить на безобразный фарш. Из глубоких ран быстро бежала кровь, словно хотела скорее покинуть тело этого мерзавца…»

Тайлер умело втирался в доверие, говорил красноречиво и спокойно, иногда даже сочувствовал, проявляя поразительную человечность (но ведь это лишь для дела) – однако я смотрел на Тайлера и содрогался от ужаса, ибо видел перед собой абсолютно другую личность; он настолько искусно вживался в роль, что даже у меня возникала тень сомнения, что он способен на что-то гнусное, – а затем мы уводили их всех к Мертвому дому, где еще какое-то время вели милую светскую беседу, чтобы расслабить жертву. Потом происходило ужасающее зрелище, о чем лучше умолчать. Тайлер снимал маску добропорядочного гражданина и за ней открывался самый настоящий психопат… я не мог поверить глазам – какой дикий контраст между тем милым и обаятельным Тайлером, который в баре и другим, лишенным всяких эмоций, который прекрасно владел холодными орудиями и применял их для разделки туш самыми немыслимыми способами.

Кто-то окрестил меня Могильщиком. Но мы не действовали явно. Были предельно осторожны и расчетливы. Дом прятал тела – и я не хотел знать, куда они исчезали, – нам лишь нужно было доставлять товар к месту в назначенный срок. Мы что-то типа поставщиков мяса. Человеческого мяса, которое перед тем как подать, нужно хорошенечко разделать, приготовить и разогреть. А именно пропитать его чувствами, не убивать мгновенно – это не вкусно, – немножечко расшевелить, чтобы пробудилась энергия, неистовое желание спастись, то, что на нашем языке называется выживание…

Отец Ники съехал с катушек, когда мальчик пропал. Не находил себе места? Нет, это мягко сказано. Чего он только не делал, чтобы найти своего сына – его усилиям позавидовал бы кто угодно. Несколько раз на дню на вертолете обследовали лес, сооружали спасательные отряды со специально обученными собаками так, словно они искали дочку президента. Поговаривали, что Лоренцо Бутч прибегает к незаконным методам вплоть до угроз и пыток. Он объявил нерациональных размеров сумму тому, кто найдет ему его исчезнувшего сына. И пускай теперь людей подстегивала не столько праведная цель спасти бедного мальчика, сколько неутолимая жажда наживы – найти его так и не удалось никому. Мистер Бутч знал, что здесь замешан маньяк (и наверняка подозревал, что его сын уже давно мертв), поэтому он так одержимо пытался поймать меня живым – хотел отомстить. Но как? Никаких зацепок, никаких следов, никакого тела, ибо труп Ники давно стал частью Мертвого дома, а его дух теперь только призрак или хуже того.

Я бывал пару раз в гостях в особняке Бутчей. Ну, я имею ввиду, когда Ники еще был жив. У них там мраморные лестницы, огромные люстры, позолоченные канделябры с электрическими лампочками – чего уж говорить! – две гостевые комнаты размером с весь наш дом. Ники однажды похвастался мне скульптурой из гипса, сделанной по его образу и подобию. Скульптура эта покоилась в его комнате. На ней Ники стоял и смотрел в даль. Просто смотрел в даль, но она вызывала у него восхищение. Прямо таки какой-то нездоровый восторг. Эту статую ему подарил отец в его тринадцатый день рождения.