Осквернитель Соломон II (ЛП)

- На третий день... - прошептала она со злым выражением на лице, презирая то, что ее тело способно на человеческие проявления чувств. - На третий день они привязали его к столу, и Мастер поливал его тело кислотой, увеча его прекрасную кожу, - она быстро почесала свои руки. - Мастер так слеп, он так слеп, кожа Соломона не опорочена грехом, - она кивнула сама себе и поспешила продолжить, пока весь ужас, что трепыхался внутри, не переполнил ее. Он хотел вырваться и поглотить ее. Она хотела того же, но Соломон будет очень расстроен, если это произойдет, однако с другой стороны, она не сможет больше причинить ему боль.

Хаос выпрямила спину, принуждая себя продолжить.

- После того как Мастер обжег его кожу, они пороли его, привязав к какой-то штуке, которая по ширине была примерно такого размера, - она согнула руку в локте, чтобы продемонстрировать ему. - И затем снова и снова они обрушивали на него череду ударов плетью, сделанной из настоящей кожи. Его кожу рассекали ударами множество раз, оставляя глубокие раны, пока он сам не захотел умереть от такой боли.

Его дядя поднялся на ноги и начал ходить из стороны в сторону, словно был растерян.

- Я знаю, что он хотел умереть. Я видела это в его глазах, когда он смотрел на меня. Он смотрел на меня, - проговорила она, ее голос стал хриплым от усилий, которые она прикладывала, чтобы не сломаться. - Он смотрел прямо мне в глаза, а они продолжали сечь его, пока он не потерял сознание, а затем... - она всхлипнула пару раз, принуждая весь ее ужас отступить. - Они уволокли его обратно в камеру, а мне пришлось ухаживать за его ранами, чтобы он мог немного оправиться и быть готовым к следующему осквернению. – Наблюдая за перемещениями его дяди, рот Хаос превратился словно в открытый кран, который ей было не под силу закрыть, и грязные признания лились из него, чтобы раскрыть все содеянное ею.

- Я ухаживала за его ранами, - продолжила она, и ее голос звучал все более рвано, вместе с ужасом, который нарастал в ней с каждым новым признанием. - Я сделала все, что могла, обеспечивая ему комфорт, который он заслуживал.

Его дядя пробормотал что-то, чего она не смогла разобрать, пока правда выплескивалась из нее с невероятной скоростью.

- На четвертый день... - она поднялась на ноги, в попытке насытить тело большим количеством кислорода, ее мышцы и кровь наполнились злостью. - На четвертый день они пропускали через его тело электрический ток до тех пор, пока его рвота, моча и испражнения не оказались повсюду! - ее голос был наполнен яростью, которая соответствовала по силе жестокости тому, что они с ним сотворили. - Мастер желал полностью очистить его, - проговорила она, стискивая ладони и глубоко впиваясь ногтями в кожу, пока она раскачивалась вперед-назад, словно для того чтобы демоны не смогли вцепиться в нее своими когтями. Ей необходимо было выговориться, это было только ее наказанием, но ужас внутри становился все сильнее, словно произносимые слова, заставляли его бурлить, превращая в неистовую кипящую массу.

- Потом они забрали его у меня, - пронзительно прокричала она то, что гудело в ее голове. - И не пускали меня к нему. Они увели меня и занялись мной, пытая мое тело снова и снова, вот тут, - она указала трясущимся пальцем на то место, где именно они совершали свои зверства. - Они измывались и заставили мое тело кровоточить. Они заставили его кровоточить, и это правильно, это было правильным, я бы хотела, чтобы они никогда не останавливались! - внезапно она замолкла и кивнула, нуждаясь в том, чтобы он знал, насколько были правдивы ее слова. Ее мышцы задрожали, словно от того что дьявольские насекомые жалили ее по всему телу. Хаос сделала большой круг по комнате, пытаясь стряхнуть их и двигаться быстрее.

- Остановись.

Но Хаос не смогла бы сделать это, даже если бы хотела, она не знала, как это остановить. Ее взгляд был прикован к центру комнаты, где находился дядя Соломона, пока она проходила по кругу, оставляя следы на полу, и это внушало ей уверенность в том, что теперь она не собьется с намеченного курса. Она воссоздала стену, которую они не могли пересечь, пока продолжала двигаться и говорить, наказывая себя.

- И в ту ночь, в ту ночь они пришили мои веки таким образом, чтобы те находились в открытом положении, принуждая меня к тому, чтобы я смотрела. Я почувствовала себя плохо и попыталась прикрыть глаза, и они были правы, что сделали это, они были настолько правы в принятом решении. Мне следовало смотреть, мне нужно было смотреть, - проговорила она, выкрикивая слова все громче, чувствуя нарастающий шум вокруг нее.

Она могла только смотреть на его дядю, двигалась по кругу. В его глазах застыл ужас, о, она отлично понимала этот взгляд, и это был правильный взгляд. Он все осознал, и она кивнула ему, кивнула, тем самым давая ему понять, что он способен принять самые мерзкие детали.