Осквернители (Тени пустыни - 1)

Страшно суетясь, беспрестанно бормоча "а"! "ох"!, "боже, храни нас от бед!", Мерданхалу объявился в чадыре, мимо которого Али Алескер проковылял в своих шлепанцах уже раз двадцать.

- Что угодно вашей милости, горбан? Мету своей бородой следы вашей милости! Извините, осмелился заснуть, горбан!

Али Алескер заставил старосту пригласить его к себе в шатер и зажечь керосиновую лампу. Помещик и виду не показал, что заметил в шатре постороннего. Кутаясь от свежести степной ночи в верблюжий халат, у потухающего очага восседал Алаярбек Даниарбек и прутиком ворошил красные угольки.

"Они тут беседовали. Они советовались, - мелькнуло в голове помещика. - Что этому большевику здесь надо?"

Но самое удивительное - только теперь Али Алескер разглядел, что в глубине шатра сидят пять-шесть хезарейцев. Пряча свои лица в лохмотья, они молчали. "В степи ложатся спать с заходом солнца. Что же они тут делают? Опиум курят, что ли?" Но Али Алескер не счел разумным высказывать свои догадки и приступил прямо к делу. Но ему снова подтвердили, что, кроме хлева для ягнят, никаких закрытых строений в становище Гельгоуз нет.

- Безобразие!.. Вам давно надо строить дома... Эх, тьфу-тьфу! А теперь, - приказал Али Алескер, обращаясь к старосте, - пусть твои люди возьмут дубины и ножи. Пусть они стоят у овечьего загона и стерегут, пока не взойдет солнце. И если хоть волосок упадет с головы моего друга и брата Зуфара, берегитесь! Никого не пускать, никого не выпускать из загона.

- Повинуемся, горбан, - хором ответили хезарейцы, но ни один из них не двинулся с места.

- Каждый, кто пойдет, получит от меня один кран... серебром.

- А кого посадили в загон? - спросил Алаярбек Даниарбек. - И почему его связали?

- Он мой друг и брат. Кто сказал, что он связан? А почему мы поместили его в безопасное место?.. У него есть враги, - медленно ответил Али Алескер. Он мог не отвечать на вопрос. Алаярбек Даниарбек - советский подданный, и нечего ему лезть в дела, которые касаются только персидской администрации. Но не слишком добрые глаза хезарейцев, ночь, тревожный лай собак не располагали к спорам. - Так берите дубины и идите! Вот!

Он бросил на палас пригоршню серебра и поднялся. Никто не шевельнулся.

- Ваша милость, позвольте один вопрос? - заговорил староста Мерданхалу. - У нашего племени отобрали коней, отобрали ружья. Нас прогнали с зеленых пастбищ наших гор и заставили жить здесь, в мертвой пустыне. Здесь нет воды, нет травы. Хезарейцы терпеливы. Терпеливый выжимает мед из лепестков розы и ткет шелк из листьев. Но терпению хезарейцев пришел конец. У нас умерло шесть детей с голоду. А нам приказывают лепить здесь, в Соляной пустыне, из глины мазанки. Жандарм сказал: не слепите мазанки - отберем чадыры. Кто дал право отбирать наши чадыры, шкуры для которых выдубили еще наши отцы и деды? В этих чадырах наши хезарейцы рождаются и умирают...

- Есть указ шахиншаха... Кочевникам надлежит осесть... Культурные формы жизни... Жить надо в домах, возделывать землю. Стройте дома, и будет хорошо и вам и вашим детям, ах, тьфу-тьфу!

Плюнул Али Алескер нечаянно. Он отлично понимал, что плеваться при хезарейцах не годится. Но что поделать? Привычка...

- Жить здесь... в Соляной проклятой богом пустыне! - горестно воскликнул староста. Даже он, вечно гнувший спину перед разными-всякими начальниками, решился повысить голос.

- Там, где скажут! Закон есть закон!

- Закон! - вдруг заговорил голос из темноты. - Что вы тратите слова на разговор с этим человеком. Посмотрите на его брюхо. Эй ты, толстопузик! Дневного расхода твоей кухни хватит всему нашему племени на год.

Али Алескер судорожно облизнул свои гранатовые губы. Его совсем не устраивал скандал. При нем всего-навсего шофер Шейхвали и два курда, а в становище - полтысячи одичавших от голода и ярости хезарейцев. Проклятие отцу этого Ибн-Салмана! Понесло его в такую дыру, где ни жандармов, ни солдат. Да еще заболеть угораздило.

- Покажи свое лицо, друг, - сказал Али Алескер спокойно, даже весело. - Приезжай ко мне в Баге Багу и будь моим гостем. Сейчас ночь. Поздно. А я спешу по делам. Приезжай, поговорим...

- Нашел простофилю... Я уже попробовал гостеприимство капитана жандармов... Спина все еще чешется... Ты лучше попостись один день.

Широким жестом Али Алескер поднял за уголки свой большой из рубчатого бархата кошель. С веселым звоном на жалкий пропыленный палас посыпались монеты, с шуршанием запорхали кредитки.

- От чистого сердца нате, берите... Все, что есть сейчас при мне. А вас... всех... все племя... приглашаю к себе в Баге Багу... мужчин, женщин, ребятишек... Приезжайте! Будьте гостями! Неделю живите... две...

Он стоял перед ними - само добродушие, сама ласковость - и улыбался самой лучезарной улыбкой. И все его широкое лицо, и хищный нос, и круглые щеки, и гранатовые губы улыбались и источали ласку.

Тот же голос из темноты прокричал:

- Не берите его денег! Деньги его - милостыня. Гордые хезарейцы, не принимайте подачки из рук врага.

- Покажись, умник, открой свое лицо, умник! - ласково сказал Али Алескер.