Ослепительные дрозды

- Переломалась я, Саша, - сказал Маркиза очень серьезно. - Веришь?

- Верю, - неопределенно повел плечами Огурец. - Конечно верю.

- Не веришь, - убеждено сказала Маркиза. - Никто почти не верит. Ну и хрен с тобой. А я квартиру продала питерскую, замуж вышла. Теперь вот здесь обитаю.

- А он кто?

- А какая тебе разница? Я с ним уже развелась.

- И что теперь?

- В Теплом Стане у меня квартира. Однокомнатная, так мне больше и не надо. Знаешь, кайф такой - лес из окна видно. Настоящий. Воздух, озон. Только, все равно, спать не могу. Дурь по ночам снится. Но я - как штык. По ночам работаю, а днем сплю. Днем сны не снятся. Я, Огурец, предел свой увидела. Ты видел предел свой?

Огурцов отвел глаза.

- Видел? - требовательно спросила Маркиза.

- Видел.

Он вдруг закашлялся и от этого ему неожиданно стало легче. Старик "Хеннеси", мурлыкнув в гортани, уполз обратно в желудок и там затаился в ожидании полной ферментации.

- А занимаешься-то чем? - чтобы как-то разрушить неожиданно печальную паузу спросил Огурцов.

- А дизайнер я, - беспечно ответила Маркиза. - Между прочим, модный.

- Да? - с сомнением посмотрев на бордовое пальтишко спросил Огурцов.

- А в кайф мне так, оценив его взгляд сказал Маркиза. - В кайф. У меня шмотья дома этого - по углам кучи лежат, в шкаф не лезет. А мне по фигу. И быки на улице не пристают. А то я пару раз вышла цивильно, так не знала, как отбиться. Мимикрия. Знаешь, что я делаю-то?

- Что?

- Обложки для всякой попсы московской. Ну, для компактов, для видеокассет... плакаты, шмакаты. Платят - боже ты мой! Сама не понимаю, за что.

- Ну да, - покачал головой Огурцов. - Я тоже не понимаю. Слушай, а ты есть не хочешь?

- Есть? Хочу. А что? У тебя бутерброд в кармане заготовленный лежит? Ты заранее знал, что мы встретимся? Взял колбаски, сырику... Вот, думаю, Маркизу встречу, колбаской накормлю.

- Перестань. Пошли в "Пекин"?

- Ну. пошли. Каждый платит за себя, или как? У меня бабки есть, могу угостить.

- Да брось, Маркиза, не выеживайся. Пошли.

***

Троллейбус был очень старый. Окажись он обычным, то есть, новым, со сверкающими, только что вымытыми в гараже боками, с чистенькой табличкой, на которой аккуратным хорошо читаемым шрифтом обозначен маршрут движения, не сели бы в него ни Огурцов, ни Маркиза. Ходу до "Пекина" было минут пять. Это если с задушевной беседой. Если нога за ногу. А молча - так и вовсе - рукой подать.

Но чудовище, со скрипом и стонами возникшее из-за спины Маркизы сразу очаровало Огурцова. Если не сказать - загипнотизировало.

Как это мэр Москвы проглядел, облажался, дал маху, обмишурился, обо... Как, кто, зачем позволил появляться на свежих утренних улицах столицы невероятному средству передвижения?

Этот троллейбус был асоциален. Это был бомж в счастливой семье московских троллейбусов. Это был опустившийся, обрюзгший, потерявший ум, честь и совесть троллейбус-хмырь.

Огурцов сразу понял, что троллейбус этот чем-то похож на него. На известного писателя, который никогда в жизни не ходил проторенными путями.

"Некоторые, - вспомнил Огурцов, - шагают в ногу вместе со всеми... А некоторые, - фраза капитана милиции, с котороым беседовали в молодые годы Огурцов и Полянский, - некоторые гады выбирают окольные дорожки... чтобы не шагать в ногу... чтобы...".

Он сразу почувствовал симпатию к троллейбусу. Этот, явно, ни с кем и никогда не шагал в ногу. Точнее, не ехал в колесо со своими сверкающими чистыми, после мойки боками, цивильными и представительными транспорноми средствами. Этот, совершенно точно, ездил окольными путями, подбирал бродяг на неведомых и необозначенных табличками остановках, он сворачивал в закоулки, он гулял - гулял, так, как хотелось ему и его водителю. Следы прошлого говорили о многом. Вон - с боку плохо отрихтованная огромная вмятина, говорщая о том, что жизнь тащила его через овраги и буреломы троллейбус кренился на левую сторону, покачивался, словно с похмелья, скрежетал тихими, невнятными проклятиями и, казалось, что если бы он не держался за провода дистрофичными ручками-рогульками, то тут же завалился бы на бок неопрятной сине-бурой тушей.

Троллейбус подполз к остановке, на которой стояли Огурец и Маркиза и остановился. Помедлив, но зная, что есть в мире необходимое зло, он попытался раздвинуть вялые шторки дверок-гармошек. Открылась одна - та, что в конце. Две остальные судорожно подергались и застыли в исходном положении.

Огурец и Маркиза завороженно смотрели на железного выродка. Стояли и смотрели.

Троллейбус тоже стоял. Кажется, ждал. Во всяком случае, стоял он уже значительно дольше положенного для обычной остановки времени.

- Пошли? - тихо спросила Маркиза.

- Пошли, - уверенно скомандовал Огурец.

Они бросились к задней дверце. Когда Огурцов, оступившись на скособоченной ступеньке схватился рукой за шершавый поручень, его ощутимо дернуло током.

- Брат! - восхищенно прошептал он.

В ту же секунду дверца-шторка злорадно зашипев, неожиданно быстро сомкнулась за спиной Огурцова, защемив полу его пиджака.

***

Мужик смотрел в окно.