Ослепительный нож

- Теперь-то ведомо, - боярышня беспомощно сжимала кулаки, - ты и не кто, как ты, сгубил моего батюшку, велев «очи выняти». Доколе? - возопила Всеволожа громким голосом. - Доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?

Узнав слова апостольского Откровения, Василиус забыл, что он в Крестовой.

- Вон! - заорал великий князь. - Вон из дворца, змеюга-переветчица!

Евфимия сняла подарок государя - диадему, положила рядом с ним на аналой и по достою вышла из Крестового покоя.

Затем, уже опрометью бежа по переходам, лицом к лицу столкнулась с Меланьицей в сенях княгини-матери, в тех самых, где старица Мастаридия, оборотясь девицей, как вовкулака, пия из Всеволожи силу, встретилась с Властой, Полактией и аммой Гневой. Кабы не они, боярышня сейчас бы не бежала, а лежала в сырой земле.

- Куда ты? - распростёрла руки Меланьица.

- Вон из проклятого дворца, - пыталась Всеволожа отстранить постельницу.

- Молю тебя: не выходи отсюда. Недалеко уйдёшь, - настаивала та.

- Василиус прогнал. Вдрызг раскоторовались, - рвалась Евфимия.

- Государь опамятуется. Стерпи.

Однако же боярышне удалось вырваться. И вот она уже сбегает с красного крыльца. Никто за нею не спешит вдогон. Она уже на площади Великокняжеской. Окстясь, прошла мимо Пречистой. В груди не утихает буря. Когда-то страх было подумать выйти пешей на виду у всех, без провожатых, без карети. Теперь бежит одна… Куда бежит?

Только тут вспомнила, что при пожалованье получила диадему, а не отнятый родовой дом. Забыл похитчик отчины про обещанье иль с умыслом отложил дело?

Выйдя из Кремля в застенье, она почуяла на себе взор. Оглянешься, народ идёт туда-сюда. Забудешься, затылок сверлят чьи-то очи.

На берегу Неглинной, у моста, боярышня остановилась и пропустила мимо чубарого детину, рыжего, как тыква, усы - морковинки, глаза, как будто говорят: «Вот я тебя!» Он тоже стал на полмосту, похоже, что-то выглядел в Неглинке. А что там выглядишь помимо тины и отбросов?

Боярышня прошла. Спустя немного, он - за ней.

Запутали неопытную городскую пешеходку в Занеглименье затыненные улицы. Попала, будто в Тезеушев лабиринт на Крите острове. Дождалась преследователя, рыжика чубарого, спросила:

- Как пройти к Бутову саду? Он, нимало не смутясь, ответил:

- До угла дойдёшь, сверни налево. Упрёшься в Бутов сад.

Истину сказал. Упёрлась. И, уже попав в объятья Богумилы, прежде стука отворившей низкую калитку, увидела под солнцем, в глубине заулка, того же огненного, только со спины. Зачем он шёл за ней? Любезничать не собирался, судя по их кратенькой беседе. Шёл, повернулся и исчез. И неприятно было вспомнить о его усах морковками и далеко не нежных лазоревых очах: «Вот я тебе задам!»…

5

Всё возвратилось на круги своя. Евфимия успокоилась. Она сидела в уютном тереме за столом среди близких душой и сердцем людей. Амма Гнева расспрашивала по-матерински, Андрей Дмитрия ласкал отеческими взорами, Богумила с Яниной внимали, замерев. Особенно же её радовала счастливая чета Кариона с Бонедей, сидящих рядком, как на свадебной каше, и млеющих от взаимной близости.

- Не зрю среди вас Фотиньи, Калисы, Власты, - оглядывала Всеволожа лесных сестёр.

- Полактии, Агафоклии, Генефы, - подсказала Янина.

- Сестричество и не мыслило переселяться из лесных глубин в стольный град. - Амма Гнева положила боярышне тельное к ухе, тесто из рыбной мякоти с приправою, запечённое в виде зайца. - Мы ведь тут без слуг. Сами хозяйствуем, сами служим. Вот сёстры и помогают. Эти затоскуют по лесу, придут другие.

- А я - вот она! - вошла в столовую палату Калиса. - Снадобье сотворила для нашего Аники-воина Кариоши.

Бунко смутился.

- Дрога, прикуси язык! - строго глянула на неё Бонедя.

- Пх!.. Вот так речи, пани Бонэдия! - поперхнулась от удивления Всеволожа.

- Муве трохэ по-росыйски, - зарделась шляхтянка-разбойница.

- Научилась от муженька, - пырскнула Янина.

- Поженились! - плеснула в ладоши боярышня.

- Не повенчались, - вздохнула амма Гнева. - Не хочет Бонедя принимать нашу веру.

- Ах, Акилина Гавриловна, перестаньте, - взмолилась полячка.

Евфимия поспешила переменить беседу:

- Что с тобой стряслось, Карион? Зачем снадобье?

- Не хотели с Бонедей тебя расстраивать, Евфимия Ивановна, - признался Бунко. - Ранен я. Второй год лечусь. Кажется, пошёл на поправку.

- Ранен? Где? - ополошилась боярышня.

- Помнишь, из Падуна отпустил нас с Калисой Василиус по твоей заступе с малою обережью? Мы были уже под Нивнами, когда внезапь напали шиши. Не смотри, что злодеи: все железом одеяны, были среди них меднощитники, копьеносцы, железострельники.

- Что есть железострельники? - спросила Всеволожа.

- Железно лучництфо, - пояснила Бонедя. - Счшэла деревянна, кончик железен.

- Именуется жёлезница, - продолжил Бунко. - Вот и угодили мне этою железницею под левую пазуху. Обережь перебили. Меня принесли, Калису же привели к своему атаману Взметню. Стал Взметень спрашивать: кто, откуда? Я в полу беспамятстве помянул боярышню Всеволожу. И - вот удача! - атаман обнял меня, как родного. Сам назвался Ядрейкой, твоим конюшим.