Ослепительный нож

- Не понимаешь, что говорю? - усмехнулась Евфимия.

Бывшая разбойница с отчаянной гордостью заявила по-русски:

- Понято. То я мстила. За своего Дашко. Ямонт его убивал. - Она схватила себя за нос, за уши, ткнула в глаз. - Всё отрезал. Я зробыла лучництвфо. То не можно для пан-жён, тильки для пануф-мужей, - Она сняла из-за спины лук, наложила стрелу, прицелилась в толстый дуплястый дуб шагах в ста пятидесяти. - Во-он Ямонт - моя тарча, по-российски «цель». Стерегла пшэт полуднем, и вечбрэм, и в ноцы. Два, чши, чтэры тыгбдне, по-российски «седмицы». Увага! Вон он! - Она спустила стрелу, вонзившуюся в грудь дуба. - Я убила Ямонта…

- Сюда бежала от мести его друзей? - предположила Евфимия. Перед ней была совсем другая Бонедя.

- То так, то так, - кивнула полячка, бросилась к дубу и на скаку метнула в него ножом. Нож вырос подле стрелы второй былинкой от единого корня.

Бонедя протянула лук ученице:

- Прошэ!

Евфимия долго целилась… Стрела миновала дуб.

- То бардзо зле! - укорила учительница. - Похылись нецо до пшоду, - наклонила она Евфимию немного вперёд. - Выжей! Нижей! - передвигала её руки то вверх, то вниз. - Поцёнгноньць! - натянула её руками тетиву. - Хуп!

Стрела вонзилась бок о бок со стрелою Бонеди.

- Дзенкуе, добже, - похвалила она.

Серебристый день на лесной полянке позолотился, солнце никло к вершинам сосен. Подруги-поединщицы спешились и принялись за мечи.

- Чы можэ ми мани то показаць? - сделала Бонедя несколько выпадов.

Боярышня повторяла на совесть и не обрадовала её.

- Прошэн её одвруциць! - сердилась опытная бойчиха.

- Что значит «одвруциць»? - в свою очередь хмурилась боярышня, уже преизрядно устав.

- Цо значы слово? - переспросила Бонедя. - Повернуть себя! По-вер-нуть! Как клетка пёрсева? - с силой развернула она грудь Евфимии. - БжуХ туда! - убрала ударом кулака живот. - Локець! - выправила локоть. - Пёнта здесь! - установила пятку. - Рэнку, рэнку дай! - схватила за руку.

Охочая до книг Евфимия вспомнила, как поступал на уроках словесности ленивый до ученья Василиус. Назевавшись, он спрашивал её батюшку, обучавшего и самого будущего великого князя, и его двоюродных братцев, и свою дочь: «А который час?» Иван Дмитриевич говорил со вздохом: «Что ж, поди порезвись, а мы ещё почитаем». Все оставались, лишь Васька Косой, старший сын Юрия Дмитрича, нынешнего супротивника Василиуса в Орде, вопрошал без стыда и совести: «А мне можно с ним?»

Евфимия опустила меч и спросила:

- Который час?

- Ктура годзина? - Бонедя сделала на земле росчисть, воткнула срезанную тростинку, провела круг, изобразила по краям цифирь, глянула, на какую цифру указывает тень от тростинки. - Дэвьяць годзйн.

- Девять? - ужаснулась Евфимия, сообразив, что в одиннадцатом часу[3] у Пречистой будут служить вечерню. Ей давно уж пора в Москву сопровождать великую княгиню в собор. Надо переодеться, чтобы в село вернуться. Боже избави попасться обеим на чьи-либо глаза в белых тугих срачицах, заправленных в чёрные шаровары. А ещё и в селе московскую сряду надеть. И дома предстоит переодевание для особых выходов.

Она направилась к потаённой рубленой келье, где прятался их боевой снаряд.

- Як же?- развела руками Бонедя. - А жут ощепэм? А жут куля?

- Завтра, - пообещала Евфимия. - И метать копьё, и бросать ядро…

- Ютро? Заутра? - Бонедя стреножила коней, отпустила в табун.

Обе появились в Зарыдалье в сарафанах. А спустя малое время запряжённая четвериком колымага мчала их к Москве.

Бонедя сошла на Варварке у приютившего её дома купца Тюгрюмова, где недавно с иконы Богоматери пошло миро. О том много судачили и в Кремле, и в застенье. Считали - к худу.

Евфимия обратила внимание, что у Фроловских ворот Кремля перед иконой Спасителя какой-то посадский то и дело припадал ниц. Значит, проходя, не снял шапки. Теперь пятьдесят земных поклонов клади, иначе накажут суровее.

От ворот к Троицкому подворью колымага пошла ровнее. Въехала на единственную мощёную улицу в Кремле длиною всего-то в сто сажен. Суконная и Гостиная сотни поскупились на мостовую, ну и купцы!

С Никольской мимо дворов Морозова, Оболенских, Сабурова карета направилась к Великокняжеской площади. Вот и церковь Николы Льняного поблизости от родного дома. Этот деревянный, с детства знакомый храм по-особому привлекал Евфимию. Хранимый в нём образ чудотворца давно почитаем невестами. Они знали историю обедневшего дотла богача с тремя дочерьми на выданье. Пришедший в отчаянье человек - грех думать! - вознамерился торговать своими девицами-бесприданницами. Святой Никола явился ему в ночи и оставил калиту с золотом. Явление оказалось сном, а калита явью. Родитель выдал дочерей замуж. С тех пор старенький храм Николы Льняного полон невестами. Даже нищие на его паперти только женска пола. «Мне ли приспело время пред чудотворной иконой пасть?» - тяжело вздохнула Евфимия. И отвернулась: колымага затряслась мимо житниц, длинных амбаров Софьи Витовтовны, предоставленных под городские запасы. По слухам, под этими житницами скрываются тюрьмы, каменные мешки глубиною до трёх сажен.