Ослепленная правдой

  Надо найти лопату, что ли, какую-нибудь или, не знаю, заступ, яму выкопать, сказал  доктор. Было утро, они уже с большим трудом перенесли убитого за дом положили на  заваленную мусором, засыпанную опавшей листвой землю. Теперь надо было предать ей тело.  Только жена доктора знала, в каком оно состоянии: лицо и череп разворочены пулями, три  дырки в шее и в груди. Знала она и то, что во всем доме нет ничего пригодного для рытья  могил. Она обошла территорию, предоставленную им для проживания, но ничего, кроме  железного прута, не обнаружила. Пригодится, только этого мало. А в закрытых окнах левого  крыла, где размещались обсервационные палаты, виднелись помертвевшие лица людей,  ожидавших, когда пробьет их час, вернее, придет та неминуемая минута, когда надо будет  сказать другим: Я ослеп, или когда их, пытающихся скрыть это, выдаст неловкое движение,  поворот головы вслед за мелькнувшей тенью, странная для зрячего спотыкливость на ровном  месте. О том, что инструментов нет, знал и доктор, и произнес он эту фразу, подыгрывая жене,  которая теперь могла осведомиться: А что, если попросить солдат перебросить нам лопату.  Удачная мысль, надо попробовать, и все признали, что мысль и вправду удачная, и одна лишь  девушка в темных очках и словечка не вымолвила по вопросу обеспечения шанцевым  инструментом, она вообще только плакала и бормотала: Это я виновата, и отрицать ее вину  было бы глупо, но, с другой стороны, пусть по служит ей утешением то обстоятельство, что  вздумай мы предварять каждое наше деяние размышлением о последствиях оного, вначале  неизбежных, затем вероятных, затем возможных, затем предполагаемых, то, право слово, не  сдвинулись бы с того места, на котором застигла нас первоначальная мысль. Добрые и злые  плоды наших поступков и слов будут распределяться, надо полагать, более или менее поровну,  с соблюдением известного равновесия, на все дни, отпущенные нам в будущем, включая даже и  те, что, кроясь в неразличимой дымке времен, освободятся от нашего присутствия, мы же, в  свою очередь, - от возможности похвалить себя или осудить, причем иные утверждают, что это  вот оно самое и есть - бессмертие, о котором идет столько разговоров. Может быть, и так, но  этот человек мертв и должен быть погребен. И потому доктор с женой вызвались идти  парламентерами, а безутешная девушка в темных очках сказала, что пойдет с ними, чтобы  совесть не так мучила. Едва лишь показались в дверях, как часовой крикнул: Стой, ни с места,  и, опасаясь, вероятно, что устный приказ, даже столь энергично отданный, не возымеет  должного действия, выстрелил в воздух. Оробелая троица скрылась под сень полутемного  вестибюля, за толстую створку полуоткрытой двери. Тогда жена доктора, рассудив, что может  видеть и предвидеть действия часового и, значит, в случае надобности спрятаться, решила идти  одна. Не можем похоронить покойника, сказала она, лопата нужна. У ворот, но не там, где  застрелили вчера вора, а с внешней стороны, появился еще один военный. Тоже сержант, но  другой. Чего надо, крикнул он. Лопату или заступ. Нет здесь ничего, проваливай отсюда. Но мы  не можем похоронить убитого. Не можете, и не надо, пускай себе гниет. Но если оставить труп  без погребения, он начнет разлагаться и отравлять воздух. Ну и пускай себе отравляет. Воздух,  знаете ли, на одном месте не стоит, вам тоже несладко придется. Основательность  приведенного довода заставила воина призадуматься. Его прислали на замену караульного  начальника, который ночью ослеп и был немедленно отправлен туда, где собирали больных,  относящихся к сухопутным войскам. Излишне говорить, что авиация и флот располагают  собственными лечебными учреждениями, только помельче и поплоше, поскольку и личного  состава в этих видах вооруженных сил поменьше. Она дело говорит, вынужден был признать  сержант убедительность аргументации, в таких случаях лучше перебдеть. В качестве  превентивной меры двое солдат, надев противогазы, уже давно вылили в кровавую лужу две  здоровенные бутыли аммония, от последних испарений которого до сих пор режет глаза,  першит в горле, cвербит в носу у всего караула. Сейчас что-нибудь придумаем, объявил  наконец сержант. И еды бы хорошо, воспользовалась случаем жена доктора. Еды еще не  привозили. Только в нашем крыле уже больше пятидесяти больных, мы голодаем, того, что  даете, не хватает. Армия снабжением не занимается. Но кто-то же должен решить этот вопрос,  правительство взяло на себя обязательства кормить нас. Вот что, идите-ка внутрь, здесь стоять  нечего. Лопату дайте, крикнула жена доктора, но сержант уже ушел. Незадолго до полудня  зазвучал громкоговоритель: Внимание, внимание, и слепые оживились, думая, что поесть  дадут, однако речь зашла о: Вам выделена лопата, отправьте одного человека забрать. Я пойду,  сказала жена доктора. Вышла и сразу, с крыльца, увидела лопату. Судя по тому, как и где она  лежала, а лежала она ближе к воротам, можно было понять, что ее швырнули издали. Не  забывай, что ты слепая, сказала себе жена доктора и спросила: Где она. Спускайся с крыльца,  буду направлять, ответил сержант, ага, вот так, так и иди, прямо, прямо, стой, правей возьми, то  есть, тьфу, левей, чуть назад, еще, вот теперь, что называется, не доходя упрешься, тепло-тепло,  да нет же, холодно, ага, теплей, теплей, совсем тепло, есть, горячо, теперь налево кругом и  давай назад, не торчать же тебе здесь, развернулась и пошла, я буду говорить куда. Не трудись,  думала она, сама как-нибудь дойду по прямой до дверей, если и не поверишь, что я слепая, в  палату за мной не придешь. Взвалив лопату на плечо, как отправляющийся на работу землекоп,  она двинулась прямо к крыльцу. Видал, сержант, воскликнул один из солдат, идет как по  ниточке, будто зрячая. Слепцы очень быстро учатся ориентироваться в пространстве, веско  изрек тот.