Ослиная Шура

И только здесь, на Афоне, Павел увидел её и был поражён в самое сердце: венец, изображённый над головой царевича Алексея, иногда начинал светиться настоящим пламенем, будто над головой принявшего мученическую смерть мальчика кто-то зажег свечу!

Икону паломники не скрывали и позволили Павлу даже осмотреть её со всех сторон. Краска на образе была обыкновенная, без каких-либо люминесцентных добавок, левкас тоже, но что икона иногда начинала изливать свет – от этого артефакта никуда не денешься. Много на Руси зафиксировано икон, источающих мирру, только излучающих свет ещё не видели.

– Что ты принюхиваешься к образу, будто куратор из Совета по делам религии? – услышал Павел насмешливый вопрос. – Дескать, быть того не может! Икона-де не должна без разрешения и не может просто так сама свет источать, причём не всегда, а только когда посчитает нужным. Так?

Паломник оглянулся. Перед ним стоял монах и весело улыбался. Но улыбка была совсем не ехидной. Казалось, частица света, изливающегося с иконы, попала на лицо монаху. Такие улыбки встречаются редко, особенно в нашей, продавшейся Золотому Тельцу, стране.

– Я верю, что это чудо, – смущённо отозвался Павел, – но…

– …но в нашем материалистическом мире такого явления неположено, потому что непокладено, – снова засмеялся подошедший к нему монах в чёрном подряснике. – Эх, милай, ты здесь, на Афоне, ещё и не такое увидишь. Я обратил внимание на тебя в Салониках, когда ты диамонтирион[42] на посещение полуострова получал. Собственно, мы и приплыли на одной посудине, только ты всё время на носу мотобота проторчал, глядел на приближающийся Вертоград Богородицы. Поскольку ты один приехал, то просто присоединяйся к нам. Думаю, не пожалеешь. Меня Корнелием зовут.

– А я Павел.

– Мы сейчас в монастырь Ксиропотам идём, вон он, его видно отсюда. Там, в архондарике,[43] нас примут, благословят, и после всенощной пойдём в Иверон, где чудотворная икона Иверской Богородицы, которую Вратарницей зовут, а оттуда в Хиландарь, в Ватопед, в Русский монастырь и к старцу Паисию. К тому же на вершину в храм Панагии надо подняться. Говорят, даже туда сама Богородица поднималась. Подойдёт тебе такой маршрут, ведь по времени это путешествие займёт у нас не меньше месяца?

– Конечно, подойдёт! – обрадовался Павел. – Тем более, я по-гречески не очень-то, а на английском здешние монахи не очень-то.

– Вот и ладненько, ты нам не помешаешь, – снова улыбнулся Корнелий. – Благо, что наш, русский. Мы своим братьям всегда помогать должны.

Полуостров Афон жил по византийскому времени. Ложились спать во всех монастырях очень рано, зато поднимались ни свет, ни заря! Проспать было нельзя, поскольку звон била[44] мог поднять на ноги и глухого, и представившегося.

Афон начинал молитвы за весь мир поздно ночью или же ранним утром, смотря, как человек привык отсчитывать время. Говорят, что монашеский полуостров светится Духом Святым, когда вся остальная планета погружена во мрак неведения. И недаром сказано также, что Афон – колыбель святых. А святые – соль земли нашей, смысл бытия и будущего, ради которого земля ещё не умирает сама.

Паломники вошли в храм. Причём, чудотворную икону «Семи царственных мучеников» взяли на молебен с собой. Для новоприбывших афонские насельники вынесли из алтаря хранящуюся здесь частицу Креста Господня. Прибывшие приложились к частице Креста, а Павел успел заметить, что не истлевшее древо в одном месте пробито гвоздём. Значит, это была часть перекладины, к которой прибивали руку Сына Человеческого.

Света в храме не было никакого, только блики от лампад играют в золоте икон. Несмотря на скудный свет, храм просматривался. Вдоль стен под иконами стояли ряды сплошных высоких деревянных стульев – стасидий. Такие в некоторых монастырях можно было увидеть и в России. Вероятно, в монастырях стасидии иногда просто необходимы, потому что праздничные службы затягиваются на двенадцать – пятнадцать часов. Два монаха с разных сторон солеи[45] начали молитву: «Кирие елейсон!».[46]

Павел уже успел узнать, что у Ксиропотама, где происходила первая служба, довольно символичная судьба. Во времена Византийского иконоборчества латиняне, спаливши монастырь Зограф, подступали к Ксиропотаму. Но монахи монастыря встретили «воителей» с ветвями лавра в руках. Более того, согласились отслужить с пришельцами, сеющими смерть, латинскую мессу. Не успела месса начаться, как земля содрогнулась, и монастырь разрушился до основания. Было это в правление Михаила Палеолога, в 1280 году. Позднее сын императора восстановил храм, но не мог отменить латинскую унию, и Византия рухнула. А вот Афон, основа православного благочестия, остался. Ему не суждено разрушение до Конца Времён и до сих пор Священная Гора пополняется новыми насельниками. Одним из них мечтал стать Павел.