Ослиная Шура

Одноклассники зашевелились. Своими колючими знаниями Шура не раз умудрялась срывать уроки, и это всем нравилось. Правда, никто из девочек не решался до сих пор обидеть красавчика Вовочку, хотя никто или почти никто не знал о его преданности вождю мировых революций. Но преданность преданностью, а похвастаться знаниями Вовочка не мог и не мог что-либо внятное ответить колючей однокласснице. А Шурочку попросили продолжить начатую байку.

– Так вот, – вернулась девочка к изложению выуженной где-то непечатной истории. – Владимир Ильич слишком долго жил без партийной кликухи, или, как модно сейчас говорить, погоняла. Но ведь нельзя же политическому бандиту, пардон, политическому деятелю жить без клички! А тут гламурный случай как раз подвернулся. Читает Владимир Ильич последний номер «Ведомостей», где чёрным по белому написано об обширной забастовке старателей на Ленских приисках.

– Надежда Константиновна, – кричит Ульянов-Бланк, – вы пьедставляете, ябочие на Ленских плиисках бастуют! А всё из-за того, что владелец пликазал коймить ябочих кониной! И всё бы ничего, да повала бъёсили коня в котёл вместе с тьебухой, даже конский пьибол не выезали. Пьедставляете? Надо мне в честь солидайности с ленскими ябочими обязательно взять кликуху. Как считаете, Надежда Константиновна, Мудаков или Хьенов будет звучать?

– Да что вы, Владимир Ильич, – отвечала та, – это довольно одиозно выглядит. Человеку, стоящему на краю мировой революции, надлежит выглядеть намного солидней. Придумайте что-нибудь покорректнее.

– Хоёшо, – согласился Владимир Ильич. – Моё погоняло будет Членин… Это весомо и айхивнушительно!

Но, выписывая ему членский билет, пьяный партийный товарищ по борьбе с контрреволюцией случайно упустил букву «Ч».

Шурочкины байки всегда встречались «на ура». Но на этот раз в рухнувшей ниоткуда тишине было что-то неестественное. Шура обернулась. Возле входной двери, прислонясь к косяку, стояла Очковая и внимательно слушала. Она не сорвалась по своему обыкновению в крик. Тихо и спокойно сказала:

– Ослиная, я не допускаю тебя до уроков, пока не явишься с матерью на педсовет.

Но в тот раз всё же обошлось, поскольку по остальным предметам у Шурочки были очень твёрдые пятёрки. А сейчас…

Мать её преподавала в МГУ диамат, поэтому детство девочки перетекало из количества в качество, перечёркнутое единством борьбы противоположностей под дружное улюлюканье отрицания отрицаний. И призрак Ивана-дурака шлялся по Европе, разыскивая светлое коммунистическое Завтра, или Послезавтра, которое весьма проворно ускакало куда-то на коньке-горбуньке.

Перечитывая детские, не совсем и даже совсем не детские книги, Шура выуживала из них информацию, не вязавшуюся, мягко говоря, с красной коммунистической моралью. Возможно, в этом заключался конфликт отцов и детей на данном отрезке времени. Но раннее повзросление превратило девочку в «белую ворону с чёрной отметиной», которой совсем несладко приходилось на выбранном ею пути.

За что бы она ни бралась, к чему бы ни прикасалась, всё получалось кому-то наперекор. Этот кто-то тут же принимался высоконравственно поучать, научать и увещевать нашкодившую школьницу, но натыкался на свернувшегося в клубок ёжика. Шурочке очень даже нравилось быть ёжиком: все её поучители и научатели, уколовшись об иголки, вопили, визжали, возмущались на разные голоса, но ничего не могли поделать с колючим клубочком.

Вот и сейчас: очередной раз, вызвав огонь на себя, Шура практически сорвала урок, потому как Очковая ещё не скоро успокоится. А одноклассники вместо коллективного «спасиба» будут выказывать коллективное «фэ». Ну и что, много ли с них возьмёшь? Особенно с Райки-воровайки. Тоже мне, подруга называется: отбила Олега у неё с одной единственной целью – досадить. Но ничего не вышло. Если Олег бросил Шурочку ради Райниных пушистых ресниц и полутомного взгляда, то жалеть нечего – дрянцо, а не мужик. Может быть, не было бы так обидно, только Райке всё равно с кем целоваться. И Олежек, поплясав вокруг Раечки, так и останется ни с чем. Эта коллекционерка очень скоро его на другого мальчика сменяет. Ну и что? – каждому своё!

«Люби его, люби, как я…», – напевала Шурочка, вприпрыжку сбегая по лестнице, но где-то в глубине то ли сознания, то ли совести ворочался ленивый вопрос: что ей будет за срыв урока? А что может быть за правду? Расстреляют? Выгонят? Не допустят к выпускным экзаменам? Нет, не посмеют. Мамашка на сегодняшний день является очень крупным и уважаемым преподавателем диалектического материализма в МГУ, и нижестоящие материалисты могут только щёлкать зубами от зависти. Калерия, между прочим, знает, что руки у неё коротки. Вот только мамашка опять запилит до смерти. Ну, ничего, потерпим.