В Азии, по Сан-Стефанскому договору, русские вернули Эрзурум туркам, но сохранили Карс, Ардаган, Баязит (Баязет) и Батум, таким образом продвинув на запад азиатскую границу Турции до линии, проведенной через горы между Эрзурумом и Черным морем у Трапезунда. Теперь, по большей части благодаря усилиям Биконсфилда, турки должны были сохранить Баязит, ключевой пограничный оборонительный пункт, расположенный восточнее на транзитном пути в Персию, а Батуму, хотя и «оккупированному» русскими, предстояло стать, согласно гарантии царя, свободным портом, неукрепленным и предназначенным для торговли. В обмен на эту уступку Британия соглашалась восстановить довоенный статус-кво Дарданелл. Турки обещали провести на территориях, которые они сохранили в восточной части Армении, необходимые реформы и усовершенствования для армянского населения и гарантировали их безопасность от черкесов и курдов.
В этой протекционистской роли особая ответственность ложилась на Британию. Дело в том, что до открытия конгресса британское правительство, в качестве гарантии против ожидаемого удержания Россией разных завоеванных территорий, втайне договорилось с Портой о конвенции, уравновешивающей в Азии то, что было согласовано в Европе с русским послом относительно раздела Болгарии. В соответствии с этой конвенцией Британия, чтобы иметь возможность присоединиться к султану в защите его оставшихся азиатских владений против будущих российских атак, должна была оккупировать остров Кипр и управлять им, взамен выплачивая султану ежегодную дань из избыточных доходов и получив обещание провести, при содействии Британии, необходимые реформы.
Так появился «новый Гибралтар», чтобы не допускать Россию в восточную часть Средиземноморья. Эта база должна была защищать не только азиатские владения турок, но и британские коммуникации с ее собственной мусульманской империей в Индии. Тем самым восстанавливался британский престиж на восток. Также это помогало нейтрализовать другие уступки России. Теперь на восточном, как и на западном, краю Османской империи стояли стражи, защищающие ее от русского империализма, — имперские силы Британии и Австро-Венгрии.
Тем временем в центре османского правительства — Стамбуле — европейские державы смогли убедиться в обоснованности своих опасений относительно перспектив новой конституции. Несмотря на их скептицизм касательно мотивов турок, убеждения, стоявшие за новым документом, были вполне искренними со стороны Мидхат-паши и зреющего поколения конституционных реформаторов. Не исключено, что, если бы умственное здоровье Мурада V было в состоянии выдержать все тяготы, связанные с султанатом, он, будучи сторонником реформ и обладая юношеской энергией, сумел бы провести реформы и остался на троне при новом конституционном режиме.
Но у его брата Абдул Хамида таких намерений не было. По убеждениям и склонностям он был автократ, принял конституцию, руководствуясь мотивами проницательного оппортуниста, и его изменения первоначального проекта демонстрировали стремление сохранить права суверена, а не заботу о благе народа. Он цинично использовал конституцию на Константинопольской конференции в качестве фасада, за которым можно было предупредить и предотвратить разделение власти. Как только конференция закончилась, султан сразу же безосновательно уволил Мидхата-пашу, вдохновителя и создателя конституции, с поста великого визиря. Опасаясь народных волнений в его поддержку, султан немедленно препроводил опального визиря на императорскую яхту и отправил его в изгнание в Италию. По иронии судьбы это действо было выполнено в рамках самой конституции, в соответствии с включенной в последнюю минуту статьей, на которой настоял султан, направленной против сильной оппозиции. Эта статья давала ему право «изгонять с территории империи тех лиц, которые, на основании достоверной информации, собранной органами полиции, признаны угрожающими безопасности государства». Три года спустя Мидхат, возвращенный из изгнания, предстал перед судом и был приговорен к смерти. Приговор был заменен пожизненным заключением в одной из арабских крепостей, где он был убит в 1884 году.
Таким был похоронный звон по личным свободам, предусмотренным в хартии Танзимата. В будущем Османском государстве, каким его замышлял молодой напористый султан, не было места для столь напористого (и популярного) государственного деятеля, как Мидхат. Волевая независимость его действий и принципов представляла угрозу прерогативам султана и подразумевала ограничение его верховной власти. Абдул Хамид не сомневался, что народ ответствен перед султаном, а не султан перед народом. Только он, единственный властелин, мог пожаловать народу конституцию. Только он имел право распоряжаться и управлять государственной машиной.