Осмос

— Смотри, не ошибись, парень. С этими бывшими надо держать ухо востро. Сначала такая дамочка звонит по телефону, и стоит тебе только подойти, стоит ей только услышать твой голос, как она уже мчится к тебе на всех парах. И вот она уже рядом, она уже здесь, и через пять минут ты уже у нее в сетях, тебя уже обдурили, ты связан по рукам и ногам, ты уже не свободный человек, а просто кусок мяса!

Жорж тыкал пальцем Марку в грудь, а потом застучал указательным пальцем по стойке бара, как старый тренер по боксу, дающий последние указания своему подопечному перед выходом на ринг:

— Ты думаешь, зачем она к тебе заявится? Да за тем, чтобы ты на нее набросился с кулаками, чтобы ты ей выбил парочку зубов, чтобы потом она могла побежать к адвокату и явиться в суд с «железными доказательствами» твоей вины, а все для того, чтобы выудить побольше деньжат в качестве отступного, ну а если получится, то и для того, чтобы «вернуть заблудшего барана в лоно семьи», чтобы родить тебе ребенка и таким образом отомстить тебе. Поверь мне, бывшая жена может заявиться только для того, чтобы тебя обдурить и попытаться вновь привязать к себе, чтобы вновь надеть тебе на палец обручальное кольцо, что равносильно тому, как быку вдевают кольцо в нос.

Жорж воткнул себе два пальца в нос и показал, как это происходит с быком.

— Она подаст на тебя в суд, она будет требовать возмещения убытков, то есть морального ущерба, она будет грозить тебе тюрьмой, а то, глядишь, и впрямь упрячет за решетку, а к тому же ты должен будешь отваливать ей кучу деньжищ на содержание детей, ведь им, видишь ли, надо зимой поехать на лыжный курорт, надо учиться непременно в Гарварде, им всем надо оттягиваться у психоаналитика… И все эти бывшие утверждают, что стоят на страже интересов детей! Знаешь, парень, что такое бывшая жена? Это тюряга, каторга, а если тебе удалось от нее улизнуть, то ты числишься в бегах, как преступник…

Жорж побагровел от гнева, вены на лбу налились и вспухли, и было видно, как по ним толчками бежит кровь. Он заметил Тотена, сидевшего у Марка под курткой и высунувшего в тот момент мордочку. У самого Жоржа был крупный черный щенок, коротколапый, с приплюснутой мордой, кудлатый, но неухоженный, так что шерсть у него свалялась и повсюду образовались колтуны, торчавшие во все стороны, словно затвердевшие женские соски.

— Собака — вот это совсем другое дело! — засюсюкал Жорж, протягивая руку, чтобы погладить Тотена, положившего свою почти свекольного цвета мордочку на край буфетной стойки. — Собака — существо преданное, к тому же она ничего от тебя не требует. Она спит, ест и кусается.

Потом Жорж посмотрел на Марка в упор, заговорщически подмигнул ему и, понизив голос до шепота, сказал:

— Будь начеку, парень, не допускай промашек. Ты и так уже немного оплошал… Видишь ли, если ты обосновался в Лумьоле и решил здесь затаиться, как говорится, залечь на дно, то тебе не следовало давать о себе объявления в газеты, а то получилось, что ты растрезвонил о себе на весь белый свет. Ну, да ладно, дело пока что поправимое. Я на твоей стороне и на стороне Нелли, и я буду вам покровителем и защитником. Я отдаю предпочтение парам, так сказать, незаконным, то есть не соединенным узами законного брака, потому что только мужчина и женщина, составляющие такие пары, кричат от любви, а не от злости или жадности. Я чувствую, что Нелли приедет. Она уже где-то рядом, эта девушка. Не беспокойся, приятель…

И конечно же, она приехала. Сгущались сумерки, когда моя мать вылезла из междугородного автобуса на конечной остановке, на площади Галилея. Шофер, к которому она обратилась с вопросом, сказал ей, махнув рукой: «Идите вон туда, не ошибетесь».

И она пошла по улице, что ведет к пристани и делит городок пополам.

Она очень изменилась. Теперь это уже была совсем не прежняя девчонка-цветочница с длинноватым носом, с лишними килограммами на заду и бедрах, носившая вышедшие из моды платья, которые она брала взаймы у матери, чтобы спрятать некрасивые мосластые коленки. Как далека она была от той девушки-подростка, почти ребенка, вечно всего стеснявшейся и красневшей по любому поводу, думавшей, что в двадцать лет молодость заканчивается, что жизненный путь намечен и предопределен раз и навсегда: будет муж, потом пойдут дети, а потом будут скромные радости и тихие печали, связанные с трауром по умершим родственникам. Теперь она казалась выше ростом, стройней, грудь у нее соблазнительно выдавалась вперед, длинные, распущенные волосы развевались на ветру; через плечо она несла рюкзак. Да она и была похожа на себя прежнюю, и непохожа, потому что теперь она была такая стройненькая, ладненькая, хорошо одетая, тогда как совсем недавно она была неуклюжая, немного старомодная, полноватая… Можно было сказать, что та, первая Нелли была всего лишь легким наброском той Нелли, в которую она теперь превратилась; от той, первой Нелли у нынешней остались лишь зеленые глаза и ровные белые зубы, чтобы нельзя было ошибиться.