И здесь мы вплотную приблизились к новой, а правильнее сказать, переосмысленной и возрожденной концепции материальности, которая получила название «новый материализм» или «материальный поворот» (Bennett & Joyce 2010; Coole & Frost 2010; Dolphijn & Van der Tuin 2012; Barrett & Bolt 2013). Приверженцы этого направления утверждают, что постструктуралистская сосредоточенность на языке приводит к тому, что игнорируется сама материальность или вещная природа объектов и мира как такового. Барбара Болт подчеркивает значимость материального поворота для исследований в области искусства и дизайна, включая моду, так как «в текстуальных, лингвистических и дискурсивных подходах материальность [изучаемых объектов] растворяется без следа» (Bolt 2013: 4). Как заметил Билл Браун, это касается не только произведений искусства или моды, но и таких объектов, как человеческое тело и идентичность, конструирование и медиация которых осуществляются, помимо знакового уровня, также на
Материальный поворот возвращает нас к исключительно важным для исследований моды вопросам и темам – благодаря ему в поле зрения вновь попадают связанные с модой практики, телесный опыт и непосредственные переживания. Наша агентность реализуется в том, как мы обращаемся с материальными объектами, вещами, и в том числе с одеждой. Как заметил Арджун Аппадураи, отношение людей к предметам культурно и социально обусловлено, из чего можно сделать вывод, что у самих вещей есть некая социальная жизнь (Appadurai 2013). Мы вовлекаем материальные объекты в социальные отношения, встраиваем в социальные системы, где эти объекты приобретают (или не приобретают) особое значение. Материальная культура – это среда, в которой функционирует наша идентичность; мы все это прекрасно знаем, поскольку наше отношение к материальным объектам всегда эмоционально окрашено: так, шоколадная плитка служит утешением в моменты тревоги и печали, песня может напомнить о прошедшей любви, а любимое платье заставляет ощущать себя до невозможности сексуальной. Еда, музыка, одежда – все имеет для нас особую ценность. Конечно, в эпоху развитого капитализма под словом «ценность» чаще всего подразумевается денежная стоимость; однако, как продемонстрировал Карл Маркс в «Das Kapital»7 (Marx 1990), в большинстве случаев мы имеем дело с прибавочной стоимостью, возникновению которой способствует наше аффективное отношение к материальным объектам. Всему материальному, любым вещам, присуще социальное измерение. «Stuff»8 (слово, которое Дэниел Миллер использует как заглавие для своей книги; см.: Miller 2010) не просто существует, но в процессе социального взаимодействия обязательно наделяется некой ценностью – «Я покупаю, следовательно, существую». Таким образом, наша сосредоточенность на материальности не лишает вещи их символического значения; скорее, можно утверждать, что материальность и символическое наполнение постоянно выверяют друг друга.