Осназовец

— Ну, дальше просто было. Идти пешком мне быстро надоело, а топать несколько сотен километров желания не было никакого, поэтому я решил узнать у жандармов, где тут ближайший аэродром, немецкий я немного знаю…

Дальше я стал рассказывать, что узнал у жандармов, как затрофеил оружие и мотоцикл, катался к истребителям. Осматривал подходы, потом метнулся к штурмовикам, и как ночью в дождь, используя немцев-бурлаков, угонял самолет. Партизаны катались со смеху, мой погодок Антон даже подавился, из-за чего несколько раз от души получил по спине от соседа.

— …ну, а когда заметил полянку, сразу совершил посадку. Повозился с самолетом, только позавтракать решил, а тут вы, — закончил я рассказ.

— Да уж, я такого за всю войну не слышал, — вытерев слезы, сказал старшина. — Кстати, какой у тебя позывной?

— Это у меня не первая выброска, третья, если точно. «Леший» я.

В осназе появилась традиция, пока первый боевой выход не совершишь, позывной не заработаешь, так что вопрос старшины был с вывертом. Знал он про эту традицию.

— Я так и понял, что ты из осназа, — удовлетворенно кивнул старшина. — То-то так к нам ловко подкрался, как леший прям. Сам-то кто по специальности?

— Снайпер, смежные профессии — подрывник и пилот.

— Я у тебя вот что спросить хотел. Зачем ты тех немцев живыми оставил?

— Я слово дал, а я его держу. Они помогли мне выкрасть самолет, я оставил их в живых. Война войной, а слово держать надо. Потеряешь его — потеряешь себя. Мне это командир нашей базы сказал, я запомнил, хорошо сказано.

— Когда дальше летишь?

— До обеда прикорну, сутки на ногах, и взлечу. Вот только…

— Что? — посмотрел на меня старшина. — Говори, мы своим всегда поможем.

— Задание у меня, а я все потерял. Оружие имеется, частично одежда тоже есть, но нужен еще один комплект. Я бы махнулся на форму, она мне как раз и не нужна.

— Антон? — посмотрел на своего подчиненного старшина.

— Снимать, или в землянку сбегать? У меня там есть запасы, — сразу предложил тот.

— Я в обед полечу, успеешь сбегать, — кивнул я и глянул время. Покосившись на старшину, я снял часы и протянул ему. — Подарок.

— За что? — поинтересовался тот, беря их в руки.

— Новые они, выдать меня могут, у меня запасные есть, с жандармов снял. Кстати, их оружие мне тоже особо не нужно, хватит пулемета в самолете. Так что, считай, те четыре автомата и два «МГ» с боезапасом отдам. Пистолеты, извини, самому нужны.

Антон уже давно убежал, так что остались мы вчетвером. Закончив с завтраком, двое бойцов стали собирать все, что осталось, в трофейный ранец, а мы со старшиной и еще одним бойцом подошли к самолету, и я открыл боковую дверцу со стороны пилота. Протиснувшись в салон, я стал подавать старшине тяжелые стволы пулеметов, банки с боезапасом, автоматы, чехлы с магазинами, гранаты, ранцы и даже три прорезиненных плаща выдал, один оставил себе.

— Картами поделишься? — спросил танкист, наблюдая, как я достаю из сидора трофейные часы, надеваю их на руку и подвожу, определяя время по солнцу. — О, радиостанция, она нам тоже пригодится.

— Местными поделюсь. Не жалко, мне Киевской области нужны, их оставлю.

— То дело, — с удовлетворением кивнул старшина. Он подумал, что я случайно выдал, куда направляюсь.

Бойцы сложили вооружение общей кучей, двое уже примеривали на себя, вешая чехлы с автоматными магазинами и перезаряжая «МП». Не сами, а с разрешения командира.

Потрогав сушившуюся на солнце одежду — поднявшееся солнце уже доставало до нее, я пробормотал:

— Подсохло.

Скинув форму и аккуратно сложив ее кучкой и положив сверху фуражку, я переоделся, взял в руки немного влажные внутри сапоги и, ступая босыми ногами по траве, убрал обувь в салон самолета, заодно повесил портянки сушиться на стойке шасси.

— Леший, — подошел ко мне старшина, — мы уходим, сам понимаешь, служба, но я решил оставить одного бойца, он и сон твой постережет, и поможет с отлетом. Хорошо? Заодно потом доложится, что ты нормально улетел.

— Да я не против, так даже спокойнее будет, — кивнул я.

— И это, я фуражку заберу, хорошо? У нас фуражки командирские только командиры и носят, не Антону же ее отдавать, да и форму — не дорос еще.

— Это ваше дело, мне гражданская одежда нужна, остальное фиолетово.

— Как-как? — заинтересовался тот.

— Это линии жизни, чтобы понятно было. Есть две полосы. Белая — когда в жизни все хорошо, и черная — когда идут одни неудачи. Я иду по своей полосе — по фиолетовой.

— Не уловил, — тряхнул тот головой.

— Мне безразлично, какая у меня полоса, поэтому фиолетово, это синоним понятия «без разницы», «безразлично», «по барабану» и других подобных эпитетов.

— Теперь уловил, — хмыкнул старшина. — Вы, московские ребята, понапридумывали разных словечек, как только сами не запутаетесь в них!

— Да, мы такие… Ладно, время уже седьмой час, прикорну пока.

Со мной остался один боец. Остальные партизаны нагрузились оружием и имуществом, не забыв прихватить мою форму, и ушли, а я, улегшись под крылом самолета, довольно быстро уснул.

— Товарищ сержант, — меня потрясли за плечо, — час дня, вы просили разбудить вас.