Основание

Устричное пиршество с Лоренцо меня, честно говоря, разочаровало. Моллюски были великолепны, и к моему удовольствию присутствовал мой любимый сорт устриц — Белон, но Лоренцо не оправдал моих ожиданий. Дело в том, что мне несколько раз в жизни приходилось делить трапезу с изысканными гастрономами, поэтами желудка. Счастливцы, которые знакомы с наслаждением совместного со знатоком вкушения пищи, могут подтвердить, вкус улучшается многократно, и неромантический процесс введения в организм питательных веществ становится гармоничным синтезом чувственного и высоко духовного. К сожалению, итальянец уделил устрицам внимания куда больше, чем мне. Он поедал их с превеликим аппетитом и огромной скоростью и только отмахивался вилкой, когда я пытался вызвать его на гастрономический диалог. Я не хочу его ни в чем обвинять, в конце концов, я его сам пригласил за стол, но я был расстроен, что Белон оказался и его любимым сортом. И вино было недостаточно кислым на мой вкус. О, как был прав Учитель Зеленой горы, говоря, что жизнь — это череда страданий!

К ужину в тот вечер Петров не вышел, и увиделись мы с ним только на утро. Я выразил желание отбыть в Москву, и Петров не стал меня задерживать. Напоследок я получил от него ряд рекомендаций относительно собственной безопасности. В частности он не советовал включать мобильный телефон до тех пор, пока я не окажусь в непосредственной близости от Роберта Карловича. Вертолет доставил меня до аэродрома, а еще через четыре с половиной часа человек Петрова встретил меня в Шереметьеве и отвез к Роберту Карловичу.

Глава IX

Траутман рассказывает о своих приключениях, а Роберт Карлович о Петрове и о секвенциях. Петров прав, Траутману грозит опасность. Законы сохранения и их нарушение. Граспéссы и их поэтические наблюдения. Сравнение возможностей грасперов и граспéсс. Траутман изучает теорию секвенций. Мираклоиды, локаторы и пентаграммы. Траутман обретает смысл жизни.

Как и договаривались, шофер высадил меня в двух кварталах от банка. Я включил мобильник, позвонил Роберту Карловичу и, убедившись, что он в банке, сказал, что буду через пять минут. Пройдя мимо шлагбаума, я сразу обратил внимание на десяток охранников, равномерно распределившихся по двору и внимательно следящих за мной, потом увидел Роберта Карловича, стоявшего у дверцы, в которую мы в прошлый раз заходили. Лицо наставника как всегда было очень серьезным. Я приветственно помахал рукой и двинулся по направлению к нему. Ответного жеста я не дождался, Роберт Карлович просто молча ждал, когда я приближусь. Мы пожали друг другу руки, он спросил: «Всё в порядке?» и больше не произнес ни слова, пока мы не очутились в лаборатории. Там мы расположились в двух креслах у ближайшего стола, где нас уже ожидал кофейник с двумя чашками, и я, не спрашивая разрешения, закурил. Откуда-то передо мной появилась пепельница, в которую я аккуратно успел два раза стряхнуть пепел, пока Роберт Карлович не произнес: «Ну, рассказывайте, Андрей. Где были, что видели?».

Я, стараясь говорить коротко, начал рассказывать, где был и что видел. Судя по всему, Роберта Карловича устраивали ритм и порядок моего изложения. Во время моего доклада большую часть времени он разглядывал свои ногти, иногда бросал короткий взгляд на меня, а перебил всего три раза. В первый раз после того, как я сказал, что инсайдер, лазутчик Петрова, с неправедно нажитыми деньгами находится где-то за границей в полной безопасности, Роберт Карлович иронически прокомментировал: «Ну, это вряд ли». Чуть позднее мне были заданы два вопроса. На первый из них я не смог ответить — про человека медведей в окружении Роберта Карловича — не запомнил ли я каких-либо подробностей. Второй вопрос почему-то касался самочувствия Петрова. Я заверил, что Петров чувствует себя настолько хорошо, насколько может чувствовать себя человек в его возрасте, отметив, что к моменту нашего расставания он выглядел бодрее, чем в начале.