Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода

Поистине никакие человеческие силы не могли бы поставить преграду перед разрушительными влияниями в восточных провинциях Рима. На протяжении всей истории Римской империи между Востоком и Западом подспудно шла война. Запад одержал победу при Акции, но Восток одолел своих победителей. Самыми богатыми и густонаселенными провинциями империи были Египет и Сирия. Там находились ее главные центры производства; их корабли и караваны контролировали торговлю с Востоком; их культура, духовная и материальная, была выше, чем у Запада, и не только в силу давних традиций, но и благодаря тому стимулу, который давала им близость к единственной сопернице римской цивилизации — царству персидских Сасанидов. Влияние Востока неизбежно возрастало, пока наконец император Константин Великий не перешел в восточную религию и не перенес свою столицу на восток — Византий на Босфоре. В следующем веке, когда ослабленной внутренним разложением империи пришлось столкнуться с натиском варваров, Запад погиб, а Восток выжил, в первую очередь благодаря политике Константина. Пока в Галлии, Испании, Африке, в далекой Британии и, наконец, в Италии возникали варварские королевства, римский император управлял восточными провинциями из Константинополя. Римское правительство редко пользовалось популярностью в Сирии и Египте. Константинопольское правительство вскоре стало вызывать еще более яростное отторжение. В значительной мере причиной этой ненависти были внешние обстоятельства. Обнищание Запада означало потерю рынков для сирийских торговцев и египетских производителей. Постоянные войны с Персией прервали торговый путь, который шел через пустыню к Антиохии и городам Ливана; а немного погодя падение Абиссинской империи и хаос в Аравии закрыли и красноморские пути, где хозяйничали мореходы Египта и владельцы караванов Петры, Трансиордании и Южной Палестины. Константинополь превращался в главный рынок империи: торговля с дальними странами Востока при поддержке императорской дипломатии стремилась найти к ним прямой, более северный путь через степи Центральной Азии. Это вызывало негодование жителей Александрии и Антиохии, и так уже завидовавших городу-выскочке, который угрожал вскоре совсем их затмить. Еще больше возмущало сирийцев и египтян то, что в основе новой административной системы лежала централизация. Местные права и автономии постепенно обрезались; сборщики налогов становились еще строже и требовательнее, чем в старые римские дни. Недовольство придало силу восточному национализму, который никогда надолго не утихал.

Выход открытой борьбе дали религиозные споры. Языческие императоры терпимо относились к локальным культам. Местные боги легко вписывались в римский пантеон. Одни только упрямые единобожники вроде христиан и иудеев порой страдали от притеснений. Но христианские императоры уже не могли позволить себе проявлять такую веротерпимость. Христианство — религия исключительная; и они хотели сделать ее объединяющей силой ради того, чтобы подчинить всех своих подданных своей власти. Константин, человек довольно расплывчатых религиозных воззрений, стремился объединить церковь, которую тогда разрывал конфликт по поводу арианства. Полвека спустя Феодосий Великий ввел соблюдение догматов в императорскую политику. Но не так просто добиться того, чтобы все соблюдали догматы. Восток когда-то с энтузиазмом проникся христианством. Греки взялись за его тонкости со всей своей любовью к дотошнейшим дебатам, а эллинизированные жители Востока прибавили к ней яростную, страстную горячность, которая вскоре переродилась в нетерпимость и ненависть. Главным предметом их споров была природа Христа — центральный и самый трудный вопрос всей христианской теологии. Споры эти имели богословский характер, но в те времена любой человек с улицы интересовался богословскими спорами, и это развлечение превосходили по увлекательности разве что игры на арене. Но богословием дело не ограничивалось. Типичный сириец или египтянин хотел ритуалов попроще, нежели обряды православной церкви со всей их пышностью. Церковная роскошь оскорбляла его во все более глубокой нищете. Более того, он считал православных прелатов и священников агентами константинопольского правительства. А его высшее духовенство из зависти легко переходило к такой же враждебности. Патриархи древних церквей Александрии и Антиохии с негодованием следили за тем, как их братец-выскочка Константинополь одерживает над ними верх. В таких условиях неизбежно должны были возникать ереси, приобретая форму националистического и подрывного движения.