Основание современных государств

Хотя это несколько отдаляет нас от основной темы данной книги, можно также предположить, что неспособность напрямую противостоять осознанию того, что новый конституционный съезд может пройти неудачно, подорвала культурную легитимность первоначального основания и, следовательно, стабильность политического и социального порядка. Одним из симптомов этого распада является несоответствие между тем, с какой опаской американцы относятся к переустройству собственного государства, и тем энтузиазмом и готовностью, с которыми демократическое основание используется в качестве оправдания военных авантюр за рубежом. Эти военные авантюры находят государства, в которых дилемма открытия исчезает в кипении теоретических предположений о том, как должно быть построено учредительное собрание и что ему должно быть позволено решать. Лучшая часть

 

Руссоистская модель непрерывного общения со свободно выраженной демократической волей - то, что когда-то было отличительной чертой американской демократии, - нигде не встречается в этих навязанных американцами экспериментах.

Всякий раз, когда для создания нового государства созывается конституционное собрание (например, в Ираке или Афганистане), читатели этой книги должны обратить пристальное внимание на то, как это собрание создается и через какие процедуры оно организуется. Какие мифы, функции и абстракции скрывают открывающуюся дилемму? Насколько тесно эти абстракции связаны с формальным процессом создания конституции? Есть ли расхождения между представлениями о народной воле и трансцендентной социальной целью, заложенной в новом государстве? В какой степени, как считается, народ компетентен распознать, что именно он хочет, и как организация нового государства компенсирует недостаток компетентности?

Но все эти вопросы меркнут на фоне более важного: Стала ли растущая рационализация современного общества на Западе причиной того, что создание новых демократических государств стало гораздо более трудным делом, поскольку граждане просто не могут отстраниться от неверия, когда в ход идут мифы и абстракции? Таким образом, современные государства с гораздо большей вероятностью будут основаны в недемократических условиях, где символическое развертывание этих вещей гораздо эффективнее, чем на Западе? Эти вопросы приводят к самому важному: если мифы и абстрактные верования необходимы для стабильного политического сообщества, то как мы можем инструментально создавать такие вещи в демократическом обществе, когда весь аппарат интеллектуальной и научной культуры, кажется, посвящен тому, чтобы разоблачать их как фантазии? Возможно, мы исчерпали эту парадигму, неустанно исследуя ее последствия для политической практики и институционального дизайна, и в результате окончательно выявили ее метафизическую уязвимость в современном мире.