Основания девятнадцатого столетия

Книга, вышедшая в свет в 1899 г., произвела фурор.[163] Но ее почти «не заметили» профессиональные круги немецкой исто­рической науки, и мало кто брался за ее критику, а тем более опровержение концепции или ее аргументов. Зато публика иного рода приняла сочинение как откровение. Слава, которая настигла его автора, далеко превзошла то признание, которое Чемберлену принесла биография Вагнера. Мы уже сказали о том, какими свойствами труда она была обеспечена. Как говорилось уже, фанатичным поклонником его заявил себя сам император, пожелавший вступить с сочинителем в переписку. К слову сказать, как раз в кругу вагнерианцев к труду отне­слись скорее прохладно. Возможно, решающей была ревность к успеху и понимание того, что контроль над ним уже стал не­возможен.

Нельзя снять со счета и соображение, что успех «Основа­ний» столь лестен для ума и чувств немца, которому были представлены доказательства господства его национального духа во всем историческом пространстве Европы.[164] Но ус­пех в существенной мере был и протестом против эмпириче­ской историографии и иссушающего душу профессиональ­ного историзма, в стиле Ранке, ограничивавших свободу кон­цептуального разума. Общественное сознание, утомленное позитивистским ригоризмом, не оставлявшим места свобод­ному проектированию культурно–исторических процессов, благодарно откликалось на сочинения, завораживающие во­ображение грандиозными видениями будущего или выводя­щими на свет сокровенные тайные механизмы деяний, кото­рые до этого казались лишенными своего глубинного смысла. Именно это было время востребованности филосо­фии истории, даже если она раскрывала катастрофические картины предстоящих перемен. Наступало время социаль­но–исторических и культурных утопий. И им отвечал тот жанр, в создании которого решающее место принадлежит чемберленовским «Основаниям».

Природа успеха требует более внимательного отношения к состоянию общественного сознания Германии и шире — Европы. Ведь последовавшие вскоре переводы «Оснований» на французский и английский языки также сопровождались успехом, да и Соединенные Штаты откликнулись в целом благожелательно. Притом не голосами отъявленных антисе­митов, а людей с весьма почтенной репутацией. Американский президент Теодор Рузвельт одарил книгу весьма пространной рецензией, в которой, хотя и отмежевался от «глупой ненависти» автора к евреям (для Америки такая позиция была неприемлема), но высоко оценил сочинение в це­лом. Он нашел книгу прекрасной и особенно в оценке христианства в истории, а автора — «человеком, своим тру­дом заменившим с полдюжины превосходных книг по столь многообразным темам, с которыми теперь приходится счи­таться и необходимо привлекать к серьезному рассмотре­нию».[165] В Англии книга нашла благодарных читателей среди консервативной аристократии. Хотя и здесь приходи­лось отмежевываться от антисемитизма, но пресса книгу не клеймила. Проводником идей Чемберлена стал лорд Редесдейл, внучки которого Диана и Юнити в 30–е годы заявили себя восторженными поклонницами Гитлера, как и близко стоявший к этому семейству Мосли, создатель профашист­ской партии в Англии. Благосклонен был к творчеству Чем­берлена и Бернард Шоу.