Основано на реальных событиях

Дельфина, это тяжело. Принадлежать твоей семье, носить одну фамилию с тобой – теперь это очень трудно. Ты присвоила себе эту фамилию, замарала ее, нагадила на нее. Вот что ты нам навязываешь, нам всем, и этот назойливый вопрос, которым нам уже прожужжали уши: «Вы не родственник автора?» Да, я родственник автора, и мне это осточертело. Мне и всем остальным, поверь, нам на это решительно насрать. Возможно ли теперь существовать вне этого вопроса, быть кем-то другим, а не родственником автора? Вот уж не подарок.

Похоже, ты забыла, что больна. Да, больна. Ты серьезно больна. И к тому же это заразно. Ты думаешь, что выпуталась из этого, но ты забыла об осложнениях. И потом, все доктора тебе скажут: эти штуки перемещаются, они никогда не пропадают насовсем. Это генетика, и это в тебе.

Ходят слухи, будто ты избавилась от своих детей. Наконец-то прекрасная мать предстает во всей красе! Отлично сыграно. Путь свободен, правда, теперь ты можешь наслаждаться, швыряться деньгами, изображать светскую львицу на VIP-вечеринках. Я знаю, что ты плохая мать, пользующаяся первой возможностью отправить своих ребятишек подальше, под предлогом, что они решили продолжить образование.

У твоих детей мать выдумщица.

Мне жаль их.

Я стояла, зажав письмо в руке.

Сперва я смутно ощутила, что мне стало трудно дышать, а потом в груди начал расти ком – это было знакомое, неконтролируемое чувство. Пальцы у меня слегка дрожали. Я не успела ни разобрать чемодан, ни разложить вещи. Бросила на стол пачку писем, вынутых из почтового ящика, заварила себе чай и принялась откладывать рекламные проспекты, потом один за другим вскрывать конверты, пока не наткнулась на это письмо, отправленное накануне. Луиза и Поль были в своих комнатах и могли в любой момент выйти, не могло быть и речи, чтобы я расплакалась. Я подумала позвонить Франсуа, но поняла, что из-за разницы во времени у меня нет никакого шанса застать его дома.

Я сложила письмо. Глубоко вдохнула и принялась за следующее. И в этот момент зазвонил мой мобильник. Это была Л. Она помнила, что я на этих днях возвращаюсь из отпуска, и хотела узнать, как дела. На секунду я задумалась, уж не видела ли Л., как я вхожу в квартиру, и, движимая странным рефлексом, посмотрела в окно. Все было неподвижно: почти все занавеси задернуты, шторы опущены, ниже этажом через открытое окно было видно, как курит, сидя возле низкого столика, какая-то пара.

Л. понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я пребываю в ненормальном состоянии. Мой голос явственно выдает мое настроение, и не потому, что я не пытаюсь изменить его, овладеть им. Ничего не поделаешь, мой голос выдает, кто я: чересчур «впечатлительная», несмотря на постоянное увеличение словарного запаса. Л. тут же предложила мне выпить по стаканчику, она как раз утром закончила рукопись, над которой работала, и ей тоже необходимо расслабиться. Я согласилась встретиться с ней попозже, сначала надо прийти в себя и посетить супермаркет, чтобы набить холодильник. Письмо я положила в сумку с намерением показать его ей.

В кафе Л. у меня на глазах развернула письмо. Я следила за ней, пока ее взгляд скользил по строчкам. Она не заколола волосы, веки были покрыты серыми тенями с металлическим блеском, что подчеркивало ее бледность. Губы были едва подкрашены розовой помадой. Она была очень красива. Она читала, а я видела, как от негодования меняется ее лицо.

– Ты знаешь, кто это?

– Нет.

– Думаешь, кто-нибудь из родных?

– Не знаю.

Пока Л., заметно потрясенная, перечитывала письмо, я рассказала ей о том, которое получила несколькими неделями раньше. Мне помнилось, что оно было не таким резким. Л. на несколько секунд задумалась, потом снова взглянула на меня.