Основано на реальных событиях

Я призналась Л. в своей неспособности писать, и она заявила, что считает меня «разбросанной». Это слово удивило меня. Разбросанной?

Она не имела в виду то, что я взялась за фотоальбомы, даже считала этот факт скорее творческим, но оставалось все остальное. По ее мнению, я все еще слишком была привязана к внешней стороне жизни.

Я возразила:

– Вовсе нет! Я никого не вижу, никому не звоню, я неспособна пойти на ужин, на вечеринку, я от всего отказываюсь. Кроме Франсуа и детей, у меня ни с кем не получается говорить.

Л. ответила мне тем поучительным тоном, который я так хорошо знала:

– Это нормально, и тебе это прекрасно известно. Потому что именно в этом спасительном молчании ты сможешь вернуться к работе.

«Вернуться к работе» – что это означало? К чему часами просиживать перед компьютером, если ничего не выходит? Ведь мне нужно же было чем-то себя занимать!

Л. была другого мнения.

Из сопротивления этому препятствию что-то должно выйти. Свет или отречение. А если все время избегать этого, ничего не выйдет.

* * *

Как-то утром мне позвонил мой друг Оливье, чтобы предупредить меня, что на моей странице в Фейсбуке, вернее, на странице, созданной моими читателями, происходит что-то странное. Я не поняла ничего из того, что он мне объяснял, что-то про стену, на которой ночью кто-то сделал чудовищные надписи, касающиеся меня. Кто-то назвавшийся моим родственником опубликовал десяток постов, обвиняя меня в худших грехах. Мой друг опасался, что на эти сообщения наткнется какой-нибудь журналист и предаст их огласке. Нет ли у меня способа связаться с администратором группы? Кто создал группу, мой издатель?

Когда мне удалось осознать, о чем он говорит (мне, не пользующейся Фейсбуком, в эту историю со «стеной, которую все видят», и «сообщениями, повешенными с фиктивного профиля», нелегко было вникнуть), я забеспокоилась. Нет, я не знакома лично с администраторами, и, насколько мне известно, мой издатель никак с ними не связан.

Я поблагодарила Оливье за то, что он предупредил меня, и разъединилась. Я размышляла над создавшейся ситуацией, когда по тому же поводу мне позвонила Л. Она вкратце изложила суть посланий, однако отказалась прочесть, считая их оскорбительными и бессмысленными. Речь шла о том зле, которое я причинила, написав свой последний роман, и о причиненном мною зле вообще, начиная с самого юного возраста. Что я была больна, что разрушила все вокруг себя, что, пребывая в пограничном, разрушительном состоянии, я написала книгу, в которой очернила реальность, солгала, допустив преступное упущение, извратила реальность с единственной целью скрыть собственную патологию. Сообщения следовали одно за другим всю ночь, противореча друг другу, упрекая меня в том, что я сказала либо слишком много, либо недостаточно, что сгладила реальность или усугубила ее, короче, все и ничего. По словам Л., содержание этих посланий не оставило членов группы равнодушными. Кое-кто в конце концов посоветовал их автору лечиться. В течение ночи этот последний скомпрометировал себя невнятностью и все возраставшей злобностью своих слов.

Днем сообщения исчезли. Или их стер администратор группы, сочтя несдержанными, или автор сам позаботился о том, чтобы они исчезли.

В тот же вечер Л. позвонила в мою дверь. Она хотела убедиться, что со мной все в порядке, и поговорить о случившемся. По ее мнению, автор сообщений и писем – один человек. И его нападкам следует дать отпор.

Я не вставала, поэтому она уселась ко мне на диван с таким видом, который явственно давал понять, что на сей раз она намерена довести до конца разговор на эту тему. Впрочем, она тут же и завела его:

– Кто-то из твоих родных несколько месяцев провоцирует тебя, а ты не отвечаешь. Он или она неоднократно писали тебе, а ты не реагируешь. Тогда он или она переходят к следующему этапу, который заключается в том, чтобы взять в свидетели других людей, потому что он или она ждут ответа. Все просто.

– Но отвечать нечего.

– Нет, есть. Разумеется, есть. Они ждут, чтобы ты отреагировала. Напиши книгу. Докажи, что ты не боишься. Докажи, что ты свободна, что литература имеет все права. Напиши о своем детстве, напиши о своей семье, напиши о себе, попробуй. Только книга позволит тебе узнать, кто это. Ты начала делать что-то, что обязана закончить.

Но нет, мне не хотелось начинать все сначала. Я хотела вернуться к вымыслу, хотела защитить себя, хотела вновь обрести радость придумывать, я не хотела потратить два года на то, чтобы взвешивать каждое слово, каждую запятую, просыпаться среди ночи от необъяснимых кошмаров с выскакивающим из груди сердцем.

Л. разгорячилась, но я теперь знала ее мгновенную возбудимость. Я попыталась объяснить ей, почему это невозможно: