Последнее, что он запомнил, — падение и удар. Затылок взорвался болью, в глазах потемнело.
Потом просветлело, но как-то не до конца. Боль тоже никуда не делась, только теперь она не концентрировалась в затылке, а разливалась по всему телу. Как будто его прокрутили через мясорубку, а потом собрали обратно в единый организм.
Людвиг несколько раз моргнул, но особой разницы с тем, что было раньше, не заметил. Вообще никакой разницы не заметил: темнота осталась тёмной, воздух — душным, пол — жёстким и холодным.
Да, под ним совершенно точно был пол, тот самый, окованный металлом, инертным к магии. Из-под двери пробивалась полоска тусклого света. С лежанки свисала окровавленная простыня. Неподалёку валялась металлическая миска с присохшими остатками еды.
Вывод был очевиден: у него не получилось. Что ж, шансы с самого начала были не слишком-то велики.
Это даже не огорчало. Наверное, просто сил не осталось на огорчение.
Снова накатило вялое безразличие.
Не вышло — и ладно.
Поймали — и ладно.
Убьют — и… не ладно, конечно. Но, в общем, заслуженно. Сам виноват.
Боль понемногу отступала, не сдавала позиций только нога, хотя шрамы на ней уже подсохли, покрылись корочкой.
Людвиг запоздало удивился, что рисунок, выцарапанный на бедре, существовал на самом деле. Значит, он просто не сработал? Или не успел сработать? Или что-то ему помешало?
Реальность и бред никак не хотели отслаиваться друг от друга, в памяти всплывали то Диана, то шашлык в кастрюльке, то бережные объятья чёрной тучи.
А ведь он был уверен, что вырвался!
Даже обрадоваться успел.
Но нет, вокруг всё ещё камера, а у него, похоже, температура, бред и крайнее магическое истощение. И физическое, возможно, тоже.
Привиделось, значит…
Людвиг вздохнул, перекатился на бок уже в волчьем облике, заполз под лежанку, устроил морду на лапах. Боль окончательно стихла, оставшись в человеческом теле. Мысли снова начали уплывать — не то в сон, не то в мутную, тяжёлую бессознанку.
Когда Людвиг очнулся в очередной раз, за дверью была тишина.
Еду никто не принёс. Воду тоже.
Свет не включали.
А должны были?
Какой сейчас день — всё тот же или уже следующий?
Кажется, Людвиг окончательно потерял счёт времени. Потерял себя. Потерял всё.
Он снова уснул.
Снова проснулся.
Очень хотелось пить.
Очень не хотелось превращаться обратно в человека, но пришлось. Надо же как-то напомнить о себе.
— Вы обо мне совсем забыли? Решили, что сам сдохну? — прохрипел он, добравшись до двери. В горле пересохло, губы потрескались, ногу ломило.
С той стороны никто не откликнулся. Ни дыхания, ни шороха, ни звука шагов.
Людвиг крикнул ещё раз. Постучал. Постучал сильнее. Ещё сильнее, двинул кулаком так, что, кажется, содрал кожу.
Дверь беззвучно распахнулась.
Снаружи была совершенно пустая комната без окон. Зато с камином. Перед камином лежала огромная серая шкура.
Тени по углам ехидно хихикали.
Эпилог. Пятиминутка человечности, волчности и взаимопонимания
Людвиг смотрел в стену.
Тимур смотрел в стену.
И только Ксюха смотрела на них обоих и никак не могла придумать, что сказать. Что сделать. Как утешить. Или хотя бы как испариться из комнаты тихо-тихо, никого не потревожив.
Потому что здесь и сейчас она совершенно точно казалась лишней.
Это была их история.
Их жизнь.
Их боль.
Их тишина.
— Я думал… — разорвал эту тишину Тимур. Голос у него был странный, словно вообще без эмоций, без интонаций. — Думал, что ты всё заранее спланировал. Весь этот трындец. Убийство. Заранее всё подготовил, сигиллу начертил, а потом планы поменялись. Ну, или ты просто устал после поездки, не хотел напрягаться. А тут я с этим дурацким салютом. И… Я же правда ничего не понял тогда. Обрадовался, что нашёл ошибку, исправил. А потом ты меня толкнул, я влетел в стену, лбом треснулся… пока в себя пришёл — успел заметить только, как ты стираешь мои исправления и активируешь заклинание. А потом взрыв.
— Я надеялся, что ты так и подумаешь.
— Господи…
— Ты атеист, сам сказал.
— А ты?
— Ну, вообще католик. И оборотень. Да, я знаю, одно с другим странно сочетается, но как-то так сложилось. Так что если ты случайно встретишь рядом с костёлом волка с крестиком — то не пугайся, это я. — Клыкастая улыбка Людвига выглядела неуместно, но Ксюха всё равно невольно отзеркалила её. Потому что… Как он там сказал? Если над болью и страхом не шутить — то зачем тогда жить?
А вот Тимур на шутку не среагировал. Он вообще мало на что реагировал — вроде отзывался, но как из чёрной дыры, из глубокого колодца.
— Люд… ты ведь мог сказать им, что ты не виноват!
— Не мог.
— Ты мог сказать хотя бы мне…
— Как ты себе это представляешь? «Привет! Ты убил двенадцать человек, но я знаю, что ты нечаянно, поэтому бить за это будут меня, а ты просто живи с этим». Примерно так?
— А теперь-то мне как с этим жить?
Тимур сейчас выглядел не старше Людвига, и даже не старше Ксюхи. Максимум — её ровесником, обычным подростком, которого с размаху выбросило в большой мир. Подростком, у которого вдруг отняли всё, что он знал и во что верил.
Впрочем, и Людвиг-то…