Основы духовной жизни

Иногда мы все же обязаны что-то сказать, но важно учитывать: кому, где, когда и какими словами. Впрочем, гордых увещевать бесполезно; таких Господь смиряет не словами, а жизнью: болезнями, несчастьями и скорбями. К сожалению, они врачуются только такими средствами…

Каждый из нас может заглянуть в свое сердце, выявить главную проблему, понять, что действительно превратилось в страсть, в душевный навык, подумать над собой, сделать первый шаг и начать бесконечное восхождение по лестнице добродетели. По-иному грех победить невозможно.

Коснемся некоторых нередко задаваемых вопросов, хотя и не связанных с поучениями аввы Дорофея напрямую, но все же соотносящихся с ними, поскольку речь идет об осуждении. Меня спрашивают, например, как следует относиться к матери Марии Скобцовой? [21] Вроде бы и курила, но принесла столько добра людям…

По-моему, ответ очевиден. Она пошла в газовую камеру не потому, что ее послали, а потому, что пожертвовала собой, спасая жизнь другого человека и исполнив закон любви до конца. Прах ее развеяли над полем, использовав в качестве удобрения. То есть человек настолько расточил себя в этой любви, что от него ни пылинки не осталось…

А курение, как и всякое пристрастие, конечно же, грех. Ну что сказать на это… Некоторые люди пьют очень крепкий чай. Это тоже страсть, без удовлетворения которой они, как им кажется, не могут жить полноценной жизнью. Другие превращают в пристрастие свою любовь к кофе. Но курение не мешает человеку возлюбить ближнего своего, помогать и служить ему. Оно мешает самому человеку чувствовать себя свободным, оскверняет его, поскольку он не может приступать к Причастию, потому что с утра покурил. Это болезненная, дурная привычка, но все-таки не тот грех, который отлучает человека от Бога.

Давайте вспомним, кем была мать Мария. Древний патерик содержит замечательную притчу. Некий инок отправился Великим постом в пустыню, чтобы найти там великих аскетов. В одной из пещер он встретил пожилого монаха и попросился к нему жить. А у старца был послушник, который стелил ему мягкую постель. Старец тот хоть и подвизался в пустыне, но питался отнюдь не акридами. И смутился молодой инок: ну и старцы пошли! Похоже, последние времена наступают: старцы в пустыне хлеб с маслом едят, им подушки мягкие набивают! И было ему вразумление. Явился к нему ангел и спросил:

– Ты до монастыря кем был?

– Погонщиком ослов.

– Ну и как ты питался?

– Впроголодь жил. Впервые наелся в обители – там трапеза каждый день!

– Ну а этот старец прежде был царем…

Все дело в том, от чего ты ушел. Инок ушел от нищеты в сытую жизнь. В этой связи пример матери Марии весьма показателен. Она жила в совершенно ином, богемном мире, ей Блок стихи посвящал! Потом она примкнула к эсерам, потом участвовала в Белом движении. А позже ушла в монастырь, но ушла с тяжким грузом прошлого, от которого до конца, может быть, избавиться так и не смогла. Но для нее самым главным было исполнить завет Христов, полностью отдав себя Богу и ближнему. Она это сделала так, как мало кто другой, и вспоминать о папироске в ее пальцах или о том, что она не признавала «сытого монашества»… Ну не могла она понять, зачем люди живут в монастырях в то время, когда гибнет мир, не могла понять, как можно спасаться в чистенькой келье, когда люди сгорают в катаклизмах XX века!

Да, она не понимала сущности монашества; ее представления об истинном иночестве было другим. Но никому и в голову не приходит положить личное мнение матери Марии Скобцовой в основу какого-то движения за роспуск монастырей – ничего подобного! Конечно, мать Мария – дитя своего времени, но она совершила подвиг жизни, из террористки-безбожницы превратившись в христианскую мученицу.

О молитве

Молитвенное правило

Преподобный Макарий Великий [22] спрашивает: «С чего начать нам, никогда не занимавшимся исследованием сердец наших?» И сам же отвечет на свой вопрос: «Стоя вне, будем стучаться молитвою и постом, как Господь повелел: Толцыте и отверзется вам».

Часто новообращенные люди задают такой вопрос: «Почему я должен молиться чужими словами, да к тому же на незнакомом мне языке»? Вопрос, надо сказать, небезосновательный. Действительно, почему, открывая молитвослов, мы читаем слова других людей, причем многие из них либо не совсем нам понятны, либо непонятны вовсе?