Основы языческого миропонимания

Медвежий праздник известен и у северо-восточных палеоазиатов — тоже с соблюдением уставного комплекса обрядов и ритуалов, имевших, однако, более простую (более архаичную?) форму. Береговые чукчи устраивали особую обрядово-ритуальную церемонию после каждой удачной охоты на белого медведя и на кита. «Если убит полярный медведь, — пишет В. Г. Богораз-Тан, — его свежуют, оставляя голову, шею и плечи вместе со шкурой. Шкура медведя перед входом в шатер получает возлияние водой и жертвенный желудок, затем ее вносят во внутренний полог и кладут на почетное место на стороне хозяина дома.

Около шкуры, служащей представителем убитого зверя, все время горит большая лампа и небольшой огонь, который устраивается на всех чукотских праздниках. Кит (и медведь) остаются на соответствующем месте в течение пяти суток, и в то же время обращаются с ним осторожно и с почтением. Мужчины и женщины дарят зверям свои ожерелья, надевая их «медведю» на шею; ожерелья, предназначенные «киту», кладут возле него. Чтобы гость «не чувствовал себя одиноким», его ни на минуту не оставляют одного. Пока «кит» или «медведь» находятся в шатре, запрещаются громкие звуки и разговор, так как они могут «потревожить покой гостя»… На пятый день голову медведя варят в большом котле и устраивают праздничный пир, на который приглашают всех соседей» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 100–101).

Реликты былых Медвежьих праздников отмечены у ряда других сибирских народов, в том числе у кетов, эвенков, якутов, бурят, коряков (Алексеенко Е. А., 1995; Василевич Г. М., 1966. С. 355; Медведь в древних и современных культурах Сибири, 2000).

В тех или иных своих проявлениях Медвежий праздник сохранился и у некоторых финноязычных групп севера Восточной Европы.

В прекрасном поэтическом карело-финском эпосе «Калевала» вся 46-я руна посвящена чествованию медведя, убитого знаменитым героем Вяйнямёйненом. Обрядность описываемой церемонии очень напоминает обрядовые действия обско-угорского Медвежьего праздника: сразив могучего хозяина тайги, герой делает вид, что медведь сам виноват в своей смерти, а он, Вяйнямёйнен, не имеет к этому никакого отношения. Оправдываясь перед убитым зверем, он называет того заместительными или иносказательными именами:

Мой возлюбленный ты, Отсо!
Красота с медовой лапой!
Не сердись ты понапрасну —
Я не бил тебя, мой милый.
Сам ведь ты свалился с ветки.
Разорвал свою одежду
О кусты и о деревья:
Скользко осенью бывает,
Дни осенние туманны.

Когда Вяйнямёйнен приносит убитого медведя, народ Калевы вопрошает героя-охотника, кого он «привел»:

То не золото ль явилось,
Не пришло ли серебро к нам.
Мех ли ценный появился,
Золотая ли монета?

Вяйнямёйнен отвечает:

Это прибыл знаменитый,
Красота лесов явилась.

На это

Так народ ему ответил,
Люди добрые сказали:
«Отведи туда ты гостя,
Проведи-ка дорогого
Под прославленную кровлю,
К нам в прекрасное жилище:
Там уж кушанье готово,
Там поставлены напитки,
Чисто выметены доски
И протерты половицы;
Там все женщины надели
Что ни есть прекрасней платья.
Головы их в украшеньях.
Белые на них платочки.

И далее:

Из сеней долой вы, парни.
От ворот долой, девицы.
Ведь в избу герой вступает,
Ведь краса мужей подходит!

Медведя «проводят» за пиршественный стол, «снимают шубу» (обдирают шкуру) и призывают всех

К Лохмачу на пир, на свадьбу».

Начинается праздничное застолье и чествование медведя. При этом, в частности, подчеркивается его небесное происхождение:

«Он рожден не на соломе,
Не в овине на мякине…
Возле месяца и солнца
И медведицы небесной,
Около воздушной девы,
Возле дочери творенья».

По окончании праздника Вяйнямёйнен относит шкуру и череп медведя

К золотой холма вершине,
На вершину горки медной.
Там на дерево повесил,
На сосне на стоветвистой,
На ветвях ее крепчайших.
На верхушке на широкой…

(Калевала, 1979. С. 495–499)