1. Показать порок во всей наготе и мельчайших подробностях (ср. Золя, который больше протоколист, чем художник) — значит наполовину его уничтожить9
. Таков был схоластический прием и средневековых католических проповедников, учивших: «Изображай диавола, но изображай также при этом и сладострастие». Не отстают от них и французские романисты, да и русские, когда они, вместо того чтобы просто назвать порок по имени, заставляют читателя пройти целый ряд страниц подготовительного характера, описывающих, например, процесс раздевания (Мопассан особенно10 смакует последнее). Невольно напрашивается сравнение с историей одного похождения кронпринца саксонского Августа, сообщенной Пельницем. Последний ядовито говорит, что когда кронпринц оставил сеньору Матеи и заменил ее монашенкой из обители в Мурано, то он «был вынужден подчинить свою любовь целому уставу.Монашенка заставила его проехать вдоль и поперек всю страну Нежности, прежде чем ввела его в столицу Наслаждения»11
.2. Многие ценители эротического искусства утверждают
-34-
простецу, выбрана очень удачно для тайного удовлетворения своего сластолюбия. Грубый по идее «Выезд куртизанки» гениального, если угодно,
12 13
японского художника Утамаро , офорт Кнобельсдорфа «Сцена в парке», «Шествие вакханок» Мантеньи14
— одинаково, по мнению этих учителей, могут быть подведены под категорию «наивысших проявлений художественного гения»; а для непонимающей черни (misera plebs)* (*Жалкий народ (лат.)) и для нежелающих признавать в подобной художественности воспитательную идею par excellence* *,(**По преимуществу (франц.)) — советует один из них, — можно наклеивать под такими картинами этикетку: quod licet Jovi, non licet bovi***(*** Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку (лат.)) — другими словами, «что доставляет наслаждение знатоку, то недопустимо для массы,3. Наконец, есть еще третий сорт людей, и таких немало, которые уже без всяких оговорок, пользуясь «научным методом», бесстыдно защищают в эстетике принцип «чувственного воздействия художественно воспроизведенных эротических мотивов на зрителя» и узаконивают сему право гражданства и силу. Они, во-первых,
во-вторых, признают только следующее определение настоящей
художественности: «Чем интенсивнее это (то есть чувственное. — Еп. Варнава) воздействие, тем крупнее и значительнее художественная ценность. Это тоже должно быть признано внутренней и безусловной необходимостью»;
в-третьих, раз «чувственность сама по себе представляет нечто безусловно нормальное и потому здоровое», то задаются вопросом, «какой именно род чувственности имеет право на существование».
Отвечая на последний вопрос, эти господа утверждают, как незыблемое, следующее положение: «Право на сущест--35-
вование имеют все те формы проявления чувственности, в которых обнаруживается творческий момент жизненного закона, ибо именно они влекут
17
человека вперед и ввысь по пути его развития» — и прочий набор красивых фраз, с которыми мы уже сталкивались.
Кажется, скажу вместе со св. Василием Великим , «нам нет нужды обличать их учения; их самих достаточно друг для друга к собственному низложению». «Подобно тому как, — приведу еще сравнение св. Иринея Лионского (t 202 г. по Р. X.)19
, — относительно хищного зверя, скрывающегося в лесу и оттуда нападающего и многих умерщвляющего, тот, кто вырубает и обнажает лес и открывает самого зверя, не усиливается поймать его, видя, что этот зверь — лютый зверь; ибо все могут видеть этого опустошительного зверя, избегать его нападений, стрелять в него со всех сторон, ранить и совсем убить; так и мы, коль скоро обнаружим их [этих ученых] сокровенные и втихомолку хранимые таинства, не будем иметь нужды опровергать пространно их учения».•
Обвинения в этом грехе должны быть предъявлены со стороны тех лиц,