Основы искусства святости, том 3

«Можно только восхвалять христианское монашество, — говорит другой историк⁵⁸, — за его выдающиеся заслуги перед человечеством и за то специфически христианское начало, которое выработало из него столь могущественный исторический фактор».

К этим отзывам можно бы присоединить еще не менее восторженные таких известных ученых, как Цёклер⁵⁹, берлинский профессор Голль⁶⁰, ботаник-философ Рауль Франсэ⁶¹ и другие.

Если мы обратимся к светской беллетристической литературе, которой так увлекается широкая масса и в которой мнит чему-то научиться, то увидим, что когда писателям нужно вывести человека, у которого ум был бы ясен, зорок, подвижен, а сам человек представлял бы собой источник неиссякаемой энергии, мужественной, стальной воли и возвышался над дряблым поколением своих современников, тогда сама светская литература, говорю, наделяет такого типа непременно качествами аскета⁶². Примером может служить пресловутый Шерлок Холмс, знаменитый герой рассказов Конан-Дойля. Вот несколько строк из его характеристики.

«Всякие волнения, а тем более любовь, были противны его спокойной, положительной и замечательно уравновешенной натуре... [По его мнению,] для вышколенного жизнью мыслящего человека, щепетильно и осторожно проверяющего каждый факт, вторжение такого чувства в его внутреннее "я" должно произвести диссонанс во всех доводах его рассудка, зародив в душе его страшную тень сомнения. Щель, образовавшаяся в его скрипке, или трещина на его увеличительном стекле не могли наделать столько -133-

хлопот, как серьезное чувство, овладевшее такой натурой, как у него...» («Скандал в Богемии»)

«Удивительно, право, чем только поддерживал он свое существование, — пищу принимал он в самом умеренном количестве, а привычки его были до того просты, что доходили положительно до пределов аскетизма».

(«Желтое лицо»)

«Как-то раз он до того разохотился гулять со мною, — говорит его друг Ватсон, — что мы дошли с ним до парка. Два часа бродили мы молча по парку. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы говорить...»

Затем они вернулись и слуга сообщил, что кто-то приходил к нему. И Ватсон продолжает: «Холмс с упреком взглянул на меня. "Слишком долго для дневной прогулки", — сказал он»⁶³.

Таким образом, Холмс был молчалив, как свойственно одним пустынникам, трудолюбив, как этому примеров не видим мы в миру. Присутствовали в нем, конечно, и страсти, но только лишь — гордость, честолюбие, кокаин, табак... Я вовсе не хочу сказать, что, с христианской точки зрения, эти страсти ничего не значат; наоборот, чем тоньше, тем опаснее и страшнее страсть, но я говорю сейчас о внешней стороне вопроса, а не разбираю его по существу, потому что мир ведь и вообще внешним живет. С другой стороны, эти страсти — гордость и честолюбие — и у подвижников отходят в последнюю очередь.

Итак, не будем строго разбирать душевное устроение Шерлока Холмса, ибо иначе мы его потопим в строгих правилах и требованиях настоящего христианства, а только удовольствуемся тем малым, что он имеет, то есть телесными, если можно так выразиться, добродетелями. (Добродетелями в собственном смысле вышеуказанные хорошие качества не являются потому, что не ради Христа совершаются.)

И тогда мы найдем, что:

во-первых, человек, наделенный подобными чертами, в аскетике называется

монахом;

во-вторых, поэтому-то Шерлок Холмс, между прочим, и произвел впечатление на публику, когда рассказы о нем появились в печати.

Таким образом, монашество, неприемлемое в чистом виде и презираемое в лице недостойных своих представи--134-

телей, легко и с удовольствием принимается в поддельном, фальшивом облике. Отсюда естественно сделать вывод, что тяга к аскетизму свойственна душе человека, тоскующей по идеалу.

§ 6. „Деяние или видение?“- практическое и созерцательное направления в истории монашества.