Читаем Основы изучения языкового менталитета: учебное пособие полностью

Вот, например, самая простая русская фраза: Я вроде пообедал. Что она, собственно, означает? Попробуйте перевести ее, к примеру, на английский язык. Носитель английского языка сильно удивится тому, как можно не быть уверенным в осуществленности собственного действия, причем в перфектной, т. е. в результативной форме. Оказывается, невзрачная на вид частица вроде выражает очень многое в плане специфики мотивации русского человека. Во-первых, неуверенность в рациональном устройстве мира, где все зыбко и неопределенно, где даже действительные факты не имеют надежных познавательных ориентиров, и в них можно сомневаться. Во-вторых, указание на неконтролируемость действия, даже собственного, даже свершенного – в общем любого. Субъект, на всякий случай дезавуирующий свое собственное активное действие, – это очень по-русски. Это осколок древней магии слова, когда нечистую силу надо обмануть, ввести в заблуждение, навести на ложный след…

Все вышеперечисленное можно назвать «жизненные установки» (А.Д. Шмелев), или мотивационно-прагматические установки – устойчивые и типичные причины, мотивы, цели, интенции и потребности, модели действия, регулирующие поведение человека в социуме. Они и выступают своеобразными единицами, так сказать, «квантами» сферы поведенческих норм и стереотипов в языковом менталитете. Они выражаются разными лингвистическими, паралингвистическими (мимика, жест и под.) и экстралингвистическими средствами, они трудно формулируются на метаязыке науки, но, тем не менее, никто из нас не путает предложение руки и сердца с угрозой разоблачения, даже если и в том и в другом случае произносится одно и то же: «Я завтра поговорю с твоими родителями». Следовательно, они реальны, и их можно как-то «подсмотреть», как-то выявить в окружающем нас мире разнообразной человеческой деятельности.

<p>5.1. Принципы формирования мотивационно-прагматической сферы в языковом менталитете</p>

Условно говоря, все многообразные виды человеческого поведения можно свести к двум. Если я хочу спать, я иду и выключаю свет в комнате – этот вид поведения можно назвать практическим, утилитарным поведением, цель которого достигается соответствующим ему действием. Если я хочу кого-то поприветствовать, я подхожу и жму ему руку – этот вид поведения мы и назовем семиотическим, знаковым, где одно конкретное действие является символом другого, с первым напрямую не связанного.

При этом дело, разумеется, не в самом действии, а в оценке его смысла, значимости в ситуации. Так, то же выключение света может стать знаковым действием, если я тем самым хочу показать собравшимся гостям, что они мне надоели. А пожатие руки знакомому (правда, в очень в маловероятной ситуации) станет актом практического поведения, если мне почему-нибудь понадобилось ощутить шершавость кожи на его ладони.

Человеческая деятельность состоит из комплекса, где перемешаны знаковые и незнаковые формы поведения, но они неравноправны. Человека, укорененного в культуре, делает таковым именно семиотическое поведение. Это чисто человеческий тип поведения, отличающий его от животного мира тем, что только человек способен, делая что-то одно, иметь в виду при этом нечто другое. Важнейшую роль семиотических форм деятельности в культуре обосновывает Б.А. Успенский в работах по семиотике истории и семиотике культуры: важен не объективный смысл событий (если о нем вообще можно говорить), а то, как они воспринимаются, читаются. Восприятие тех или иных событий как значимых – независимо от того, являются ли они продуктом знаковой деятельности, – выступает в этих условиях ключевым фактором: то или иное осмысление событийного текста предопределяет дальнейшее развитие событий.

Однако семиотическое поведение настолько сложно организовано и при этом настолько обыденно и привычно, что мы порой просто не замечаем его знаковости, воспринимая как незнаковое. Виной тому устойчивый автоматизм его форм, основанный на стереотипах и других формах клишированной ментальной и акциональной активности. Как пишет Н.Б. Мечковская, повседневное поведение отдельного человека представляет собой последовательность («цепочку») поведенческих актов (действий, поступков), в разной степени знаковых. Семиотическое поведение объемлет все стороны человеческой жизни – от простейших бытовых форм этикета до сложнейших форм религиозных ритуалов и феноменов художественного творчества. Поведение многоаспектно и проявляется во всем, что человек делает, начиная от того, как он здоровается или покупает хлеб в булочной, и заканчивая тем, какой жизненный путь он выбирает и как по нему идет: какую выбирает или получает профессию, как строит (и строит ли?) карьеру, на ком женится, как воспитывает детей, что и как празднует, как отдыхает и развлекается и т. д.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки