Основы лингвокультурологии

Опыт человечества свидетельствует, что всё, возникающее в культуре, идёт ей на пользу. Отсюда делается логичный вывод: надо не защищать культуру, а не мешать ей жить естественно. Культура сохраняется в той мере, в какой она произрастает. Известный специалист по эпохе Возрождения Л. Баткин замечает: «Старые шедевры лучше всего были бы защищены неслыханно новыми шедеврами – в культурном, бунтующем и странно гармоническом соседстве» [Баткин 1989: 125]. «Ронсар в порыве самотворчества воскрешает Грецию, Расин – Рим, Гюго – Рабле, Коро – Вермеера, и нет ни одного выдающегося индивидуального творения, которое не было бы отягощено веками, не увлекало бы за собою их уснувшее величие. Традиция не наследуется, она завоевывается» [Мальро 1989:80–81]. Не античность вызвала к жизни Возрождение – Возрождение создало античное искусство – в этом видится парадокс сосуществования традиции и творчества. Возрождая традиции античности, Возрождение воздвигло величественное здание своей собственной культуры [Меликов 1999: 98].

Чтобы выжить, культура должна жить. Она не лось и не лес, её не спасти в заповедниках. Наоборот, культура умирает, как жемчуг, без общения с живым телом – так считает поэт А. Вознесенский.

Творить – значит сохранять. Одна из форм заботы о культуре – непрерывная творческая работа, обеспечивающая культуре преемственность, непрерывность внутреннего существования, порождающий потенциал. Творчество, – замечает писательница Л.Я. Гинзбург, – единственное, что никогда не надоедает. «Литература – это бессмертие языка» (Август Шлегель).

Язык является продуктом, составной частью и условием культуры. Язык и культуру объединяет человеческий дух, но дух сам по себе строится культурой и выражается в слове. Проблема экологии языка теснейшим образом связана с проблемой экологии культуры, поскольку важнейшим условием сохранения и развития культуры считается забота о языке. «Проблема восстановления культуры есть прежде всего проблема восстановления языкового пространства и его возможностей» [Мамардашвили 1990: 203–204]. За «обычным» искажением языковых норм, полагает философ, – обрыв вековых нитей национальной культуры. Сложившийся стихийно в полном согласии с природой, среди которой жили его носители, язык унаследовал от неё и стойкость, и ранимость и, как следствие, требует бережного к себе отношения. «И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, наш дар бесценный – речь» (И. Бунин).

Глубокая и интересная статья философа М. К. Мамардашвили «Язык и культура» начинается с вопроса: «…Можно ли восстановить наши порванные внутренние связи с традицией мировой культуры?», на который дается краткий и определенный ответ: «Этот вопрос – проблема во многом языковая». Язык – это сама возможность существования культуры. Возвращение от «советского» языка, который целиком состоит из каких-то неподвижных, потусторонних блоков, не поддающихся развитию, из языковых опухолей, которыми нельзя оперировать, мыслить, – к тому самому великому и могучему русскому языку «золотого века» – первейшее условие экологии современной культуры (Мамардашвили 1991].

Справедливость этой мысли философа подтверждается опытом сохранения русского языка и русской культуры в изгнании. Эмигранты первой волны, несмотря на бедствия, принесенные войной, революцией, расколом общества, преследованиями и изгнанием, создали за пределами России русскую культуру которая явилась важным компонентом всей мировой культуры в ее материальном, интеллектуальном и духовном измерении. Это стало возможным прежде всего благодаря неустанной заботе о родном языке. Язык явился тем базовым элементом, который не просто воплощал в себе традицию русской культуры, отражая ее в литературе, но и представлял собой самосознание граждан Зарубежной России. Они отказались от реформы письма 1918 г., боролись с советскими и западными неологизмами, не приняли моды на аббревиацию и создали настоящий культ Пушкина [Раев 1994]. Забота о языке принесла впечатляющие результаты. «Главное наслаждение от произведений Набокова – осязать заповедный русский язык, незагазованный, не разоренный вульгаризмами, отгороженный от стихии улицы, кристальный, усадебный, о коем мы позабыли, от коего, как от вершинного воздуха, кружится голова, хочется сбросить обувь и надеть мягкие тапочки, чтобы не смять, не смутить его эпитеты и глаголы. Фраза его прозы – застекленная, как драгоценная пастель, чтобы с неё не осыпалась пыльца» [Вознесенский 1989: 96].