Основы Метафизики

1.2.5.2. Что происходит в языке? Примечательный, почти таинственный фундаментальный феномен состоит в том, что мы придаем смысл акустическому звуку, которым смысл озвучивается и сообщается. Звучание слова превращается в носитель содержания смысла, оно «означает» нечто. Значение звукообразования в отдельных языках, в употреблении и разумении языка различно. Поэтому слово и смысл (значение, задуманное) не одно и то же. Слово и мысль, язык и мышление суть не одно и то же. Чтобы мыслить и высказывать то, что мы думаем, нам приходится подыскивать подходящие слова. Одна и та же мысль может быть выражена на разных языках. Мы сами можем говорить и мыслить на различных языках. Этим обусловлена возможность перевода на другие языки. Задуманное или помысленное не то же самое, что слово. Но мышление должно сообщаться, вербализоваться. Как человек есть дух в теле, «дух в мире» (К. Ранер), как дух есть душа тела, тело – среда духа (ср. 6.2.5), так и язык есть тело мышления, мышление же – духовная душа языка.

1.2.5.3. Язык предполагает, что мы дистанцируемся от отдельных, непосредственно воспринимаемых вещей или событий и схватываем всеобщее содержание смысла, которое именуем словом. Все предицируемые (высказываемые о некотором предмете) слова – за исключением имен собственных – обозначают всеобщие понятия, которые высказываются о многом. Мы произносим предицируемые слова, существуют слова и не предицируемые, а выполняющие лишь формальную, языково-логическую функцию (например, союзы, предлоги и т. п.). Это опять-таки указывает на способность всеобщего образования понятий (абстракции), предполагающей сущностную выделенность [Abgehobenheit] человеческого познания и поведения из непосредственно данного. Мы будем называть ее основной свободой. Этой ее фундаментальностью мы изначально (a priori) открыты для «опосредствования непосредственности» (ср. 6.2.4).

Следует, однако, отметить, что язык выполняет не только «информативную» (сообщение познаний), но и многие другие функции межчеловеческого общения (приветствие, благодарность, похвала или порицание, доверие, любовь или ненависть), вплоть до функции «конститутивной», устанавливающей новый смысл, до правополагаемой функции (обещание, договор, законодательство, судебное решение и т. п.). То, что всегда было известно теологии (особенно в учении о таинствах), теперь вновь познается новейшей философией языка в анализе речевых актов или речевых действий (Остин, Серль и др.).

Для философии речь идет не только о языке как информативном, сообщающем готовые познания, но прежде всего о вопрошании, которое посредством языка взывает к мышлению. Таким образом, здесь можно придерживаться того, что философское вопрошание и мышление, чтобы стать понятным, должно воплощаться в языке и, следовательно, в исторически обусловленном и языково истолкованном, терминологически запечатленном горизонте понимания. Язык есть среда диалогического понимания. Язык философии утрачивает свой смысл, если он, включаясь в естественный язык, не вызывает или не сообщает понимания. И потому мы должны будем еще неоднократно возвращаться к языково-понятийным аспектам (напр., 2.4; 5.1; 7.2 и др.).

1.2.6. Основные элементы метода

Обозначив исторически-языковые условия, необходимо указать и на основные методические элементы действия, конкретизирующиеся лишь в дальнейшем разворачивании предмета.

1.2.6.1. Первый момент можно обозначить с помощью ключевых слов опосредствование непосредственности. Гегелю принадлежит уразумение того, что все «на небе и на земле» есть единство непосредственного и опосредствованного (WW G14, 70 f.). Гегель связывает это с требованием постичь спекулятивным мышлением все опосредствования и снять их в «абсолютном знании» но это недостижимо. Истинно здесь то, что все есть столь же непосредственное, сколь и опосредствованное, и это позволяет определить направляющий элемент метода.

Всякое уразумение, уже всякий вопрос, да и всякое прочее отношение обусловлено другим, стало быть, «опосредствовано» языком, которым мы говорим и мыслим, историей, из которой мы происходим, воспитанием и опытом, оказывающими на нас влияние. Многообразные формы опосредствования нельзя исключить или «перепрыгнуть» в неопосредствованном начале, но столь же невозможно и рефлексивно адекватно постичь все опосредствования. Тем не менее во всяком опосредствовании действенна непосредственная значимость истинного и благого, и она осуществляет себя как опосредствованная непосредственность «безусловного в обусловленном».