Основы Науки думать. Книга 1. Рассуждения

Относительно же первокирпичика психологии существует давняя история. Но в данном случае Рубинштейн всего лишь придумал, как обойти Выготского, заявив свой «кирпичик», но постарался это прикрыть рассуждениями о том, что «клеточку» надо рассматривать генетически:

«Генетический, исторический принцип распространяется и на нее. Различие психики на разных ступенях развития находит себе отражение и в развитии соответствующей “клеточки”» (Там же).

Почему я считаю, что эти слова были сказаны лишь для отвода глаз? Потому что в третьем издании ученики Рубинштейна сделали к этому месту пояснение из разряда «на воре шапка горит»:

«Эта генетическая, исторически изменяющаяся на разных этапах развития сущность “клеточки” или “единицы” анализа в психологии до сих пор недостаточно учитывается многими психологами и философами, особенно современными последователями культурно-исторической теории, разработанной Л. С. Выготским…

Если Л. С. Выготский считал, что единицей анализа является такой “продукт”, который “обладает всеми основными свойствами, присущими целому”, то для С. Л. Рубинштейна “единица” психического изначально содержит в себе лишь “зачатки всех элементов или сторон психики”. Легко увидеть, что у Л. С. Выготского недостаточно учтена именно развивающаяся сущность “клеточки”, так как последняя уже изначально и сразу обладает всеми основными свойствами целого.

Отметим также и эволюцию в трактовке С. Л. Рубинштейном этой проблемы. Если в “Основах общей психологии” он в качестве “единицы” деятельности и поведения рассматривает действие (изначально практическое) и поступок, то в 50-е годы “единицей” психического для него становится целостный акт психического отражения объекта субъектом, включающий единство познавательного и аффективного компонентов» (Рубинштейн, 1989, с. 193).

Наверное, так же ощущали себя люди, когда слышали, как «базарят» между собой офени… Глокая куздра будланула бокра…

Выготский, конечно, тоже был непрост, но все же в его усилиях был хоть какой-то смысл. И говорил он яснее.

«Единица, к которой мы приходим в анализе, содержит в себе в каком-то наипростейшем виде свойства, присущие речевому мышлению как единству.

Мы нашли эту единицу, отражающую в наипростейшем виде единство мышления и речи в значении слова. Значение слова… представляет собой такое далее неразложимое единство обоих процессов, о котором нельзя сказать, что оно представляет собой: феномен речи или феномен мышления» (Выготский, Мышление, с. 262).

Как видите, этот непрозрачный спор имеет прямое отношение к исследуемому предмету. Выготский, оказывается, искал то, что является единым для вполне различных человеческих способностей – мышления и речи. Раз есть разные имена, значит, за ними разные понятия. При этом мы с очевидностью понимаем, что они родственны, то есть как бы вырастают из одного корня. Где та развилка, до которой они еще едины?

Выготский был точен и понятен, потому что честно называл то, что хотел найти и достичь. Рубинштейн же скрыл свою истинную цель и поэтому говорил, как советские идеологи, – чтобы звучало весомо, но ничего не было понятно. Похоже, хотел он найти первокирпичик всей психологии. Кажется, он попал в ловушку при изучении сознания, о которой предупреждал еще Вильям Джемс: