ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ

Извращением мистического единства с царством растений является растениеложство. Как ни странно и невероятно такое чудовищное извращение, оно тем не менее есть, и в литературе можно указать соответственные образы. Причудливость изгибов, яркость красок и тонкий аромат цветов всегда были и будут могучими возбудителями полового влечения. Если одеяния женщин и искусственные ароматы, усиливая гибкость и нежность их линий, распространяя вокруг волны призыва, всегда остаются лишь подражанием томной неге цветов, то их чарующее царство есть застывший миг любовного восторга. Цветы и любовь, любовь и страдание льнут друг к другу и лишь в полном своем сочетании дают испить до дна чашу наслаждения. Страшная повесть Мирбо о «Саде пыток» проникнута глубокой правдивостью, проникновенным ведением глубин плотской любви, и в этом ее потрясающая сила. Кто может пламенно любить, всегда найдет в ней близкое и желанное и хоть на мгновение переживет ее жуткие восторги. Но если цветы суть вечные двигатели желания, то в последних глубинах искривленного сознания они сами могут стать предметом плотской любви179… В тихом зное вечера, средь дремоты природы и спящем ветре, или в полусветлой зале, исполненной цветов, человек может испытать неизведанные дебри наслаждения. Обнаженный и осыпанный цветами, пронизываемый их одуряющим дыханьем, он ощущает всеми фибрами своего тела лобзание их лепестков, а утомленный роскошью красок его глаз рассеянно скользит по их пестрым грудам. С каждым мгновением жуткий яд благоухания все глубже проникает в тело, делает все глубже и сильней восторженные чары. Человек бодрствуя засыпает; в нем гаснет всякая воля, распыляется последняя мысль. Он весь растворяется в напряжении желания, он живет одной стихией красок и аромата, он только растет в исступлении любви. Но он не может и найти себя вне этого влечения, он абсолютно бессилен и в мысли, и в воле; все его существо чудится лишь беспредельным продолжением желанья, но он бессилен также и ускорить его наплыв. Он весь в мгновеньи, он упивается каждой новой волной любви, он сливается с ней, живет только в ее устремлении… Но вот желание возрастает до предельной грани, его боль и мощь переполняют предел выносимого, и вместе с удовлетворением страсти гаснет и ощущение жизни, сменяясь черным мраком глубочайшего истомленного сна… В этом извращенном coitus'e трепещут и вибрируют все ароматы тела, дрожат все нервные пути, не сливаясь, однако, в управляющих центрах мозга. Этот хаос трепетанья всецело тяготеет только к одному великому воспринимающему центру человеческого организма — plexus solans. В таком coitus'e происходит не сопряжение человека со всеобщностью природы в ее растительном царстве, но ниспадение самого человека до уровня растения, т. е. выпад из присущего ему иерархического достоинства. Это есть атавистическое пробуждение низшей, уже побежденной природы, есть чудовищный регресс на эволюционном пути.

Извращением мистического единения с царством минералов является минералоложство. Подобно любви с растениями, любовь с кристаллами возможна лишь в глубочайших извращениях сознания. Таинственный блеск и игра оттенков, неподвижность, таящая в себе странную жизнь то застывшего, то трепетно переливающегося огня, гордое спокойствие и ясно чувствуемая, но скрытая мощь драгоценных камней и кристаллов180 неизменно поражает всякое восприимчивое сознание. Подобно же цветам, искрящиеся украшения всегда были и будут спутниками любви. В гармониях своей красоты они могут быть только возбудителями стремления к красоте надмирной, т. е. быть символами и входить в культ, но также могут и явить человеку в своей внешней красоте самоцель. В каждом драгоценном камне есть особое и неисчерпаемое очарование. Как можно произвольно долго упиваться созерцанием моря, так и благородные кристаллы никогда не перестают открывать в созерцании новые аккорды красоты. Но если эти каменья всегда создают столь желанный ореол красоты в культе тела, то в предельных глубинах извращения сознания они сами могут стать предметом плотской любви…