ОСНОВЫ ПНЕВМАТОЛОГИИ

Будучи не в состоянии объяснить факт существования конкретно-эмпирического исхода из спекулятивной мысли, Гегель не мог не сознавать глубокой трагичности своего миросозерцания. Всякая трагедия есть следствие непримиренных противоположностей, результат их борьбы за одностороннее господство. Гегель не мог увидеть субъективности столь ярко раскрытой им трагедии спекулятивного и конкретного эмпирического, а потому силою необходимости принужден был искать ее истоки в самом бытии мира. Следуя этому, Гегель онтологизировал свою субъективную трагедию, возвел непримиренность спекулятивного и конкретного эмпирического до степени сущности мирового процесса. Спекулятивная мысль, Понятие, Бог, находятся в трагической связи с миром форм и явлений. Как противоположность гармонии спекулятивного, неорганизованная стихия конкретного эмпирического являет собой начало зла. Но самостоятельного бытия она лишена вовсе; сама по себе, в качестве реального злого начала, или, что то же, в качестве зла, она не существует: зло как таковое «ничтожно»30 и «тщетно»31, и даже тогда, когда оно встает в виде призрака в индивидуальном заблуждающемся духе32, судьба его в том, чтобы внутренно сокрушиться и растаять33. Гегель выражает это или так, что зла нет34, или так, что добро и зло «реально» различны только для человеческого «абстрагирующего»35 сознания, но не для Бога36, или же так, что добро и зло, не теряя своего качественного различия, состоят в единстве и так слагают ткань мира. Это можно выразить и так, что эмпирическая стихия, как потенция зла, — сразу: «необходима» и «не должна иметь бытия»38. Такое понимание зла открывает ту последнюю глубину в сущности Божества, о которой Гегель обычно избегает говорить. Эта глубина определяется термином страдания. Богу свойственно страдать потому, что сущность Его в мире раздвоена и пребывает во внутреннем противоборстве. Двойственный состав мира есть тем самым двойственный состав Божества, и несчастие мира есть и несчастие его Создателя39. Воззрения Гегеля на зло, отрицающие за ним онтологическое ens, вполне совпадают с эзотерической доктриной40, но утверждаемое им отношение зла к Божеству представляется совершенно неверным. В концепции Гегеля зло или находится вне Божества, или входит в Него. В первом случае возникает дуализм, а во втором зло оказывается включенным в самую сущность Божества, что есть или contradictio in adjecto, или кощунство. Итак, здесь вновь восстает все тот же самый, не разрешенный Гегелем и не могущий быть им разрешенным вопрос об отношении конкретного эмпирического к Божеству. Идея страдания и трагедии, вводимая Гегелем, нисколько не устраняет и не разрешает этого вопроса. Причина этого ясна: Гегель все время остается при своем исходном заблуждении — одностороннем центрировании на трансцендентном, а потому вводимое им трагическое затрагивает лишь результативную феноменологию космоса, а не его внутреннее онтологическое естество. Только при ведании изначальной двойственности мира, при признании одинаковой онтологической самобытности трансцендентного и имманентного может быть правильно поставлен вопрос о трагедии его бытия, ее истоках, конечной цели и возможностях ее творческого преодоления в трагическом пути конкретного сознания, Гегель не увидел изначальной трагичности мира, не принял ее в основу своей философии, но не мог и отстранить неизбежной с нею встречи в своих последующих построениях. Отсюда трагическая судьба его грандиозной попытки создания первой в истории философии системы, притязавшей на конкретно-спекулятивную всеобщность. Гегель не включил трагедию во внутреннее естество своей системы — трагедия ворвалась извне, он не сумел понять ее всезиждущий пафос, потому он стал для него всеразрушающим вихрем, безжалостно разметавшим пафос абсолютного рационализма.