Основы психолингвистики

Одним из первых, кто четко выразил их различие, был Михаил Михайлович Бахтин. Это его известная концепция «большого» и «малого» мира.

«Мир, где действительно протекает, свершается поступок, – единый и единственный мир, конкретно переживаемый: видимый, слышимый, осязаемый и мыслимый, весь проникнутый эмоционально-волевыми тонами утвержденной целостной значимости....

…В соотнесении с моим единственным местом активного исхождения в мире все мыслимые пространственные и временные отношения приобретают ценностный центр, слагаются вокруг него в некоторое устойчивое конкретное архитектоническое целое – возможное единство становится действительной единственностью…

Если я отвлекусь от этого центра исхождения моей единственной причастности бытию, причем не только от содержательной определенности ее (пространственно-временной и т.п.), но и от эмоционально-волевой утвержденности ее, неизбежно разложится конкретная единственность и нудительная действительность мира, он распадется на абстрактно-общие, только возможные моменты и отношения, могущие быть сведенными к такому же только возможному, абстрактно-общему единству. Конкретная архитектоника переживаемого мира заменится не-временным и не-пространственным, и не-ценностным систематическим единством абстрактно-общих моментов…» ( Бахтин , 1986, с.511 – 512).

И дальше – о «большом» и «малом» опыте: «В “малом” опыте – один познающий (все остальное – объект познания), один свободный субъект (все остальные – мертвые вещи), один живой и незакрытый (все остальное – мертво и закрыто), один говорит (все остальное безответно молчит).

В большом опыте все живо, все говорит, этот опыт глубоко и существенно диалогичен. Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире…» ( там же , с.519 – 520).

Это бытие – человека – в – мире как его составной части, находящейся с этим миром в непрерывном диалоге, предполагает, говоря словами А.Н.Леонтьева, «…возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не “обитают”…» ( А.Н.Леонтьев , 1983, с.255).

Эти слова при жизни Леонтьева не публиковались, хотя и прозвучали в его докладе на факультете психологии МГУ в 1975 году. И уж тем более не могли быть опубликованы его мысли, относящиеся к 1930-м – началу 1940-х гг. Он писал (для себя): сознание и действительность «переходят друг в друга», «бывают тождественными». И: «Действительная противоположность есть противоположность образа и процесса, безразлично внутреннего или внешнего, а вовсе не противоположность сознания, как внутреннего, предметному миру, как внешнему» ( А.Н.Леонтьев , 1994, с.43).

Но вернемся к бахтинской идее диалога человека с миром. Ее корни можно усмотреть еще в ранних работах о.Павла Флоренского. Именно ему принадлежит тезис о психике как своего рода продолжении предметного мира в голове человека. «…Акт познания есть акт не только гносеологический, но и онтологический, не только идеальный, но и реальный. Познание есть реальное выхождение познающего из себя или, – что то же, – реальное вхождение познаваемого в познающего, – реальное единение познающего и познаваемого…Познание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для каждой служит и объектом, и субъектом. В собственном смысле познаваема только личность и только личностью… Другими словами, существенное познание, разумеемое как акт познающего субъекта, и существенная истина, разумеемая как познаваемый реальный объект, – обе они – одно и то же реально, хотя и различаются в отвлеченном рассудке» ( Флоренский , 1990, с.73 – 74).

Мир «событийствует» (если воспользоваться словечком М.К.Мамардашвили) не вне нас, не независимо от нас. Мы участники этого «событийствования». Мы часть этого мира, находящаяся в непрестанном общении с другими его частями. И без нашей мысли, нашего отражения мира, нашего действия в мире мир будет другим миром.