Основы психологии. Учебник для учащихся старших классов и студентов первых курсов высших учебных заведений

Память и личность Такова была удивительная память этого человека. Но в психике (надеюсь, вы не забыли об этом), во внутреннем мире все взаимосвязано, все психические свойства и особенности составляют стройную структуру, особый узор.

Как же изменилась личность Ш. под воздействием его необыкновенной памяти? Как распорядился Ш. своей большой памятью, сделала ли она счастливым его самого и принесла ли пользу окружающим? А. Р. Лурия в «Маленькой книжке о большой памяти», как любознательный и внимательный проводник, осторожно, шаг за шагом вводит нас в удивительный, отличный от других людей внутренний мир мнемониста (вы получите удовольствие, прочитав эту книгу).

– Он всегда ждал чего-то и больше мечтал и «видел», чем действовал, – рассказывал А. Р. Лурия. – У него все время оставалось переживание, что должно случиться что-то хорошее, что-то должно разрешить все вопросы, что жизнь его вдруг станет такой простой и ясной... И он «видел» это и ждал... И все, что он делал, было «временным», что делается, пока ожидаемое само произойдет... Так он и оставался неустроенным человеком, менявшим десятки профессий, из которых все были «временными».

Итак, все дело в том, в какое «я», в какую личность включена память, как ею распорядился тот, кому она «досталась». А распорядиться можно по-разному.

И. Андроников вспоминает в одном из своих устных рассказов о замечательном человеке И. И. Соллертинском, который обладал совершенно непостижимой памятью. Если перед ним открывали книгу, которой он никогда не читал и даже не видел, он, мельком взглянув на страницы, бегло перелистав их, возвращал ее и предлагал: «Проверь». И какую бы страницу ему ни называли, произносил наизусть!

– Напомни, пожалуйста... напомни, если тебе не трудно, что напечатано внизу двести двенадцатой страницы второго тома собрания сочинений Николая Васильевича Гоголя в последнем издании ОГИЗа?

– Ты что, смеешься, Иван Иванович? – отвечали ему. – Кто может с тобой тягаться? Впрочем, сомнительно, чтобы ты сам знал наизусть страницы во всех томах Гоголя. Двести двенадцатую во втором томе ты, может быть, помнишь. Но уж в третьем томе двести двенадцатую, наверное, не назовешь.

– Прости меня, – выпалил Иван Иванович, – одну минуту... Как раз! Да-да! Вот точный текст: «Хвала вам, художник, виват Андрей Петрович – рецензент, как видно, любил фами...»

– Прости, Иван Иванович. А что такое «фами»?

– «Фами», – отвечал он небрежно, как будто это было в порядке вещей, – «фами» – это первая половина слова «фамильярность». Только «льярность» идет уже на двести тринадцатой!

Можно продолжить перечисление подобных мнемонических «подвигов», но важно другое – что делает человек со своей памятью, как ею распоряжается.

«Эти обширные познания, – продолжает Андроников, – непрестанно умножаемые его феноменальной памятью и поразительной трудоспособностью, не обременяли его, не подавляли его собственной творческой инициативы... Наоборот! От этого только обострялась его мысль – быстрая, оригинальная, смелая».

Соллертинский, по словам Андроникова – «талантливейший музыковед, театровед, литературовед, историк и теоретик балетного искусства, лингвист, свободно владеющий двумя десятками языков, человек широко эрудированный в сфере искусств изобразительных, в области общественных наук, истории, философии, эстетики, великолепный оратор и публицист, блистательный полемист и собеседник», – распорядился своей памятью с «толком».

Впрочем, вполне достижимы любые высоты науки, культуры и искусства и при обычной памяти, памяти, «как у всех». В конце концов, не человек служит памяти, а память человеку. Задача – заставить ее служить как можно лучше.

Непроизвольное запоминание

Нередко приходится слышать такой диалог:

– Удивительная у меня память: иной раз не хочу, а запомню. А бывает, что учишь, учишь – и никакого результата...

– Это потому, что и не хотел выучить!

– Странно: учил и не хотел!

Психологи только в целях подробного рассмотрения вынуждены отдельно рассказывать сначала о восприятии памяти, потом о мышлении и т. д. На самом деле в живом познании все познавательные процессы выступают в едином строю. Нельзя по-настоящему воспринимать, если не помнишь воспринятого прежде и не осмысливаешь увиденное и услышанное. Но этого мало. Воспринимает не восприятие, запоминает не память, думает не мышление, фантазирует не воображение: вся многообразная и сложная психическая деятельность – это внутренняя жизнь живого конкретного человека, внутренняя жизнь личности. Процесс познания зависит во многом от наших чувств, желаний, намерений, от наших жизненных целей и задач.

Процесс познания делится на две большие подгруппы – произвольные (преднамеренные) и непроизвольные (непреднамеренные).