– Попробую. Вашу квартиру оценили в пятьдесят пять тысяч. Если она продастся за эти деньги, то на двушку в Мытищах потребуется тысяч тридцать-тридцать пять. Минус комиссионные – три тысячи.
– Около пятнадцати тысяч. Нас это устроит.
– Вот и прекрасно, – сказала я и подписала договор.
Честно говоря, я не была уверена, что эта квартира вообще кому-нибудь подойдет. Уж очень плохая аура у нее была. И еще прямо у двери, на стене со стороны лестничной клетки, сияла призывающая задуматься надпись: «Оксанка – проститутка, дает всем подряд». Вот вам и Ксюшечка, а по виду не скажешь. Надпись явно пытались затереть, но заботливые руки невидимого борца за нравственность восстанавливали ее в полном объеме. Мне-то все это, в общем, все равно. Вот вырастут мои разбойницы, буду молиться, чтобы про них такого не написали. А сейчас, если уж несчастная мать верит, что дочь исправится после переезда на новое место, – флаг ей в руки.
Удивительно, покупатель на эту квартиру нашелся практически сразу. Непонятно, что привлекло к таким руинам молодую пару, но думаю, что именно наличие в стандартном трешечном метраже дополнительной четвертой комнаты-клетки. Кажется, у них было то ли трое, то ли еще больше детей, и тогда, конечно, лишний загончик для ангелочков не помешает. Так или иначе, они внесли аванс, когда продажа шла только вторую неделю. Первого ноября я хотела порадовать Ирину скорейшим осуществлением ее мечты, а тридцать первого октября Саша Лукин зазвал меня на эротическую посиделку на ковролине. Мы приняли аванс, причем весь на наших условиях, поэтому настроение было прекрасное, способствующее любви и пониманию. Вечер обещал быть томным, но не получился. Все началось с вопроса:
– Скажи мне, детка, ты любишь деньги?
– Люблю, – честно ответила я. Еще год назад я бы сказала, что деньги – грязь, способ обеспечить себе достойный уровень и не больше. Но за этот уже почти год я стала относиться к деньгам с нежностью и преданностью.
– А насколько сильно ты их любишь?
– Очень, очень сильно. А что, ты хочешь дать мне денег?
– В общем, что-то вроде этого. Я хочу, чтобы ты их взяла сама, а я покажу, где взять.
– Я вся внимание.
– Ты никогда не задумывалась, почему у нас в «Инкорсе» такие сложные договора? Зачем их дробить на преддоговорное соглашение, договор, соглашение о цене, соглашение о порядке исполнения, акт передачи полномочий? Почему так много бумаг?
– Это, кстати, очень неудобно. Для меня большая сложность – объяснить людям, почему они должны все это подписать.
– Ты, детка, пока еще глупышка, хоть и с такими красивыми глазами. По этим документам, как бы не повернулось дело, агенты «Инкорса» и само агентство отвечать ни за что не будут.
– Почему?
– Потому что в этой кипе бумаг четко прописаны только обязанности клиентов. А наши обязанности размыты и описаны в двусмысленных, с юридической точки зрения, фразах. Поняла?
– Примерно. То есть, что бы мы ни сделали, мы не будем за это отвечать.
– Ну не совсем. Хотя в целом именно так.
– И к чему это ты?
Странные разговоры для свидания. Хотя я от секса с Лукиным особенно не балдею. Лучше послушать очередную байку.
– А к тому, что если ты хочешь зарабатывать действительно хорошие деньги, ты должна понять. Они делаются вовсе не сервисом и улыбками.
– А чем?
– Интересно?
– Ну, я тоже хочу когда-нибудь купить себе «Мерседес». Или хотя бы даже «Жигули».
– Тогда запомни правило первое: все клиенты – бараны. И стричь их надо, не думая о совести.
– Совсем?
– А они о тебе подумали?
Непонятно, почему они должны были обо мне подумать. Однако есть и правда один гадкий украинец, который должен был обо мне подумать, а не подумал. Сволочь.
– Чего молчишь? Все так делают. Я тебя не трогал, давал осмотреться. Но все рано или поздно должны узнать, как делать деньги в «Инкорсе».
– Ну, я тоже не ребенок. Вижу, что маклеры иногда накидывают тысячу-другую сверху комиссии. Ты об этом?
– Это тоже хорошо. Но мелко. Агентству это неинтересно. Агентству интересно, чтобы ты у клиента оттяпала тысяч десять. Тогда можешь быть уверена, что тебя будут защищать и оберегать.
– Не поняла.
– Что ты не поняла? С таких денег та получишь половину. Половину, а не жалкие двадцать-тридцать процентов.
– Да как я могу их оттяпать? – уперлась я.
– А вот тут тебе просто надо делать то, что я скажу. Ты уже говорила со своей Ириной о покупателях?
– Нет, – непонимающе ответила я.
– И не надо. Судя по твоим рассказам, там живет придавленная жизнью одинокая баба с распущенной доченькой. А это прямо наш клиент.
– И что дальше? – Я обозлилась, потому что начала понимать, к чему он клонит. Хочет кинуть одинокую бабу только потому, что она не сможет достойно защититься.
– Ты ничего ей не говоришь. То есть говоришь, но о том, что по квартире почти не звонят, что она плохая. Что мы ее переоценили. И так до, скажем, конца ноября. Потом говоришь, что позвонили покупатели, которые смотрели квартиру в самом начале, и предложили сорок штук.
– Сколько?! Сорок? Она же ушла за пятьдесят пять!