Особая необходимость

— А мне не кажется! — отрезал Азаров. Отстегнувшись, он встал и, шурша присосками башмаков — с ними можно было при известном навыке передвигаться по полу, — заходил по рубке, цепляясь плечом за стены.

— И вообще, бросьте вы носиться с вашими машинами. Вы-то, наверное, охотно бы жили в мире таких вот микромодульных интеллектов… Но мы пилоты и должны работать, вести корабль. А тут организовали какой-то санаторный режим. Но ведь, анализируя…

Калве насупился, собираясь обидеться. Последнее время все стали очень уж обидчивы — сказывались двести с лишним дней полета. Раин искоса взглянул на Сенцова и с готовностью вступил в разговор.

— Итак, анализируя? — спросил он саркастически. — А скажите…

Сенцов не вслушивался в очередной спор о том, кто старше: космическое яйцо или космическая курица — спор слишком шумный, чтобы быть искренним. Главное было ясно: ребята в порядке. Вернув кресло в нормальное положение, он стал смотреть на зеленоватый круглый экранчик локатора, по которому волнисто струилась светлая линия.

Спорим. Ну, пусть спорим. Нервы напряжены. Не хватает ощущения скорости, которое всегда поднимает дух; корабль, кажется, просто висит в пространстве. Покой этот обманчив, и напряжение от него только возрастает: вокруг космос, еще неизвестный, неисследованный. Кто знает, что еще таит он в своем черном мешке. Вот и спорим. И спорить будем о чем угодно, только не о главном.

Или сейчас посмеемся — так же старательно. Что ни говори, а сидение в рубке или в тесных постах наблюдения за восемь месяцев всем осточертело. Нестерпимо хочется иногда выйти, увидеть что-нибудь не столь надоевшее, как стены рубки или спальной каюты.

Сейчас полет входит в решающую фазу: предстоит обогнуть Марс на расстоянии тридцати тысяч километров. Поэтому так внимательно и вглядывался Сенцов в лица товарищей.

Их ракета — не первый корабль, ушедший с Земли к Марсу. Несколько раз посылали туда автоматические ракеты. Путь их удавалось проследить до тех пор, пока они не входили в теневой конус Марса. Затем передачи информации прерывались. Даже самые мощные радиотелескопы не могли уловить никаких сигналов. И ни одна ракета не вернулась на Землю…

Вот о чем больше не спорили: что произошло с теми ракетами? Ну что, в конце концов, вообще могло произойти? Метеорный поток большой плотности? Но на ракетах была защита… Встреча с какими-то астероидами, своим притяжением сбивавшими ракеты с курса? Но астрономы таких случаев не наблюдали… Недостаток топлива? По расчетам, его должно было хватить…

Поэтому давно уже было решено: облетим — увидим. Затем и летели люди, чтобы увидеть. Увидеть и вернуться. Для этого метеорную защиту корабля усилили, группы аккумуляторов — тоже. Ракете был придан космический разведчик. Имелись запасные элементы для вычислителей и солнечных батарей. В нужный момент космонавты могли взять управление в свои руки и привести корабль обратно к Земле. Все это делало его практически неуязвимым при любой случайности — неуязвимым, насколько это вообще возможно в космосе.

Но неизвестная, и от этого еще более пугающая опасность, наверное, все же подстерегала их впереди. И Сенцов безошибочно знал, что это о ней думал Калве, приглаживая волосы, ее пытался увидеть Раин, прижмуривая глаза, и на нее злился Азаров, когда клял автоматы.

…А автоматы пока отлично справлялись, и хотя все три пилота несли восьмичасовую вахту — один из них неотлучно находился у пульта, — людям оставалось лишь с выражением полной независимости поглядывать на закрытые множеством предохранителей и опломбированные рычаги…

Так поглядывать — было занятием не из самых приятных, и подчас у Сенцова начинало сосать под ложечкой от желания сорвать пломбы и своими руками блистательно посадить корабль на Марс. Но он успокоил себя и сейчас. Глаза его привычно следили за стрелками, и где-то в подсознании велся отсчет минут. До начала выхода на круговую орбиту вокруг Марса оставалось тридцать две минуты. Расстояния в миллионы километров — и точность до минуты — вот космос. Итак…

В рубке уже шла мирная беседа о театрах. Кажется, о рижском балете, а может быть — о московском. И Сенцов мысленно похвалил ребят за спокойствие. Потом он откашлялся, и беседа сразу оборвалась. Все смотрели на него.

— Ну… — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно спокойнее и бодрее.