Особая папка «Барбаросса»

Итак, Рапалло стало реальностью международной политики, и, как известно, В. И. Ленин высоко отозвался о нем, расценив его как подтверждение факта «действительного равноправия двух систем собственности»[37]. Сегодня мы называем это фактом мирного сосуществования двух систем и нелишне будет напомнить, что в 20-е годы Георгий Васильевич Чичерин в своих выступлениях применял это понятие, ставшее тоже нормой международного сотрудничества.

За Рапалльским соглашением последовали советско-германские соглашения 1926 и 1931 годов. Для нас нет никакого сомнения, что они родились не без участия влиятельных финансово-промышленных групп Германии, за которых говорило уже само имя Ратенау, генерального директора электротехнического концерна АЭГ (хотя этот деятель лично и не принадлежал к последовательным сторонникам Рапалло). Число крупнейших фирм, которые поддерживали теорию и практику советско-германского сотрудничества, было велико, и среди них были самые громкие имена.

Почему же за 1931 годом последовал год 1933-й? Почему оборвался путь, начавшийся в Рапалло? Этот вопрос действительно нельзя оставлять без ответа, поскольку он имеет прямую связь с интерпретацией решающих событий в истории Германии. Я помню беседу, которую имел в 1961 году с одним из тогдашних руководителей. Христианско-демократического союза ФРГ д-ром Ойгеном Герстенмайером. В разговоре мой собеседник, кокетничая гегелевским инструментарием, упрекал Маркса и исторический материализм в «безнадежном детерминизме», якобы не оставляющем свободы для исторического развития. Д-p Герстенмайер предпочитал идею «открытых дверей истории», которые, мол, должны быть распахнуты для любых возможностей.

Мы спорили о будущем, но та же проблематика существует для прошлого. Истина всегда конкретна, и именно в конкретной ситуации 20х — 30х годов германской истории можно видеть, какие социально-экономические и политические силы захлопнули «двери истории», открытые в Рапалло, и направили Германию по иному, роковому для нее пути агрессии и антикоммунизма.

Двери, вне всякого сомнения, были раскрыты, тем более что страны Запада — Англия, Франция и на втором плане США, — с которыми Германия была связана теснейшими классовыми узами, наносили Германии один удар за другим: военное поражение в 1918 году, Версаль в 1919 году и вторжение в Рур в 1923 году. Запад вел линию на полную дискриминацию и изоляцию Германии. А Советская Россия оказала Германии помощь: она не признала Версаль и, подписав Рапалло, вывела Германию из европейской изоляции.

В этих условиях ответ на вопрос об отношении Германии к России звучал поразному в разных устах. Для понимания этого всегда надо помнить мудрый ленинский анализ: ведь В. И. Ленин в многочисленных речах проводил мысль о «двух партиях» в буржуазном лагере: одну он условно называл «пацифистской», другую «военной». Действительно, обе эти «партии» (не эквивалентные парламентским политическим партиям) существовали в веймарской Германии и вели внутренний спор. Одно время казалось, что верх берет здравый смысл например, у таких деятелей, как руководитель рейхсвера генерал-полковник Ганс фон Сект.

Но подобным образом вели себя далеко не все. «Военная партия» германской крупной буржуазии была сильна и влиятельна. Еще в дни мирных переговоров в БрестЛитовске генерал-фельдмаршал Гинденбург предложил, по свидетельству статс-секретаря Рихарда Кюльмана, «довольно широкую программу аннексии». Когда же Кюльман спросил генерал-фельдмаршала, какие цели преследует это предложение, Гинденбург ответил:

— Я хочу обеспечить пространство для передвижения германского левого крыла в следующей войне с Россией[38].

За этим, поистине первым предвосхищением плана «Барбаросса» стояли, как можно предполагать, чисто военные мотивы, типичные для Гинденбурга. Но именно в этот период и в этом направлении работала также мысль «мозгового треста» (или многих «мозговых трестов») промышленного мира тогдашней Германии. Немецкий центральный архив сохранил немалое количество документов, отражающих эту работу. Так, 27 февраля 1918 года на имя статс-секретаря министерства экономики было отправлено письмо за подписью директоров «Дойче банк», «Дрезднер банк», «Берлинер хандельсгезельшафт» и многих других финансово-промышленных фирм о немецких претензиях к РСФСР[39].