Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI

…как-то уж слишком разъединились, отвернувшись друг от друга, Мадонна и Младенец, да и Младенец Иисус вообще переборщил со своим благословением, резко перекинувшись через руку обнимающей его Марии, сложив пухлые пальчики для крестного знамения и придав своему младенческому личику такую серьезность, что он напоминает Савонаролу на флорентийской кафедре, и вся сладкоголосая осанна оперных звезд этого алтарного образа, вся их блистательная венецианскость, вдруг оказалась изнутри изгрызенной внутренней нервозностью. В гармоничную мелодику пения святых и ангелов, исполняющих что-то из «Лючии ди Ламмермур» или «Лукреции Борджиа», прокрались ноты, нарушающие музыкальную стройность и чем-то напоминающие об алеаторике Карлхайнца Штокхаузена. В вышине же, над головой Мадонны, парят крылатые блондины в голубых с разрезами туниках, и пластика их тел столь экспрессивна, что Пина Бауш без особых профессиональных интервью взяла бы этих молодых людей в свою «Весну священную». Блондины заняты тем, что держат над головой Девы огромный и тяжелый золотой венец, а над их головами повисли два венка из лавра; к одному прикреплен меч, а к другому – ярмо. В один из венков просунута бандероль с надписью DIVINA, во второй – SUAVE. Загадочный ребус – Лотто ребусы обожал. Как ни странно, DIVINA никакого (хотя, кто знает?) отношения к главному герою-героине романа Жана Жене «Богоматерь цветов», носившему это имя, не имеет. Девизы DIVINA (по-латыни «божественная и прорицающая») над мечом и SUAVE («приятная и нежная») над ярмом относятся к венецианскому правлению, в Бергамо установленному. Алессандро Мартиненго Коллеони, который, как и дядя, был кондотьером на службе у Светлейшей республики, заказал алтарь для церкви Санти Бартоломео е Стефано венецианцу Лотто из благочестия, конечно, но заодно и для того, чтобы продемонстрировать свою политическую лояльность новому режиму. Венецианец Лотто был не совсем чтобы ортодоксально венецианским, но поэтому он и был выбран, так как демонстрация лояльности содержала в себе некоторое указание на то, при каких условиях эта лояльность будет обеспечена: меч должен быть божественным и пророческим, но ярмо нежным и приятным, и венецианцы это учесть были обязаны, – Мартиненго Коллеони им специально об этом напоминал. Со сложной двойственностью заказа Лотто справился блестяще.

Я вылез из Джоан Сазерленд на яркое солнце уже примиренным «Пала Мартиненго» с девятнадцативековостью окружающего и, пройдя несколько шагов, оказался перед chiesa di Santo Spirito, кьеза ди Санто Спирито, церковью Святого Духа. Фасад этой церкви остался без всякой декорировки – денег у бергамасков не хватило, – и это Санто Спирито только красит. Фасад церкви сложен из грубых камней, лишь над входом легкая барочная завитушка; но в 1971 году над завитушкой барочной повесили еще одну завитуху, бронзовую, тяжелейшую. Это скульптура модерниста, довольно известного, Франческо Сомаини, и изображает она «Сошествие Святого Духа». Если не знать о том, что это сошествие Святого Духа, ни за что не догадаешься, так как то, что Сомаини навесил здесь, как две капли воды похоже на бесконечные его Opera senza titolo, «Работа без названия», украшающие многие европейские города, Роттердам например. Бесконечные opera senza titolo у меня особого энтузиазма не вызывают, но здесь на фоне грубой кладки и над завитушкой барочной завитуха Сомаини вполне себе выглядела. Оценив шедевр современного католического искусства – о Господи! современное католическое искусство – одно из самых уродливых на свете, причем это касается изобразительности, а не музыки, – я обратил внимание на то, что фасад Санто Спирито напоминает уже не Джоан, а Эдиту Груберову в роли Елизаветы в постановке «Роберто Девере» Доницетти на сцене мюнхенской или цюрихской оперы, где Груберова обряжена в строгий английский офисный костюм, стоит автомат кока-колы и мужской хор расхаживает в галстуках и с GQ в руках. Шикарная постановка, мне более симпатичная, честно признаться, чем австрало-канадский историзм, – и я в эту Эдиту Груберову вошел и оказался в просторном и довольно светлом ренессансном интерьере перед La Pala di Santo Spirito.