Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI

На деньги, что мне духи принесут,

Найму я многочисленное войско

И, князя Пармского изгнав из края,

Над всеми областями воцарюсь!

Велю изобрести орудья битвы

Чудеснее, чем огненный корабль,

Что вспыхнул у Антверпенского моста.

Огненный корабль у Антверпенского моста – это намек на взятие Антверпена, событие для конца XVI века столь же важное, как операция «Буря в пустыне» для конца двадцатого. Герцог тогда применил одну из прославивших его на всю Европу военных хитростей, что свидетельствовало о том, что занятия военным делом его пармской юности не пропали даром и только помощь дьявола могла позволить превзойти Алессандро Фарнезе в изобретательности. Из-за фламандских успехов Филипп хотя и скрежетал зубами, но был вынужден осыпать герцога своими милостями: надел на него орден Золотого руна и признал его владетелем Пьяченцы, так как, хотя после убийства Пьер Леоне и возвращения власти герцогов его наследник Алессандро и распоряжался этим городом de facto, все же de jure Пьяченца принадлежала испанской короне. Золота у Фарнезе было столько же, сколько и славы, так как Фландрия была богатейшей страной Европы и герцог в ней неплохо поживился. Несмотря на постоянное отсутствие герцога, часть денег из фламандской добычи попадает в Пьяченцу и Парму, резко богатеющие. Владения разделяют судьбу властителя: как герцог, несмотря на мощь и славу, в общем-то, всего лишь наемник, так и его герцогство, хотя вроде как и самостоятельное государство, даже как бы и влиятельное, но все «вроде как», а по большому счету герцогство Пармское – лишь большая усадьба, редко видящая своего хозяина. Деньги обеспечили герцогству пышность и роскошь, слава – грандиозность и велеречивость; с конца XVI века можно говорить об особом варианте позднего маньеризма в Пьяченце и Парме, об особом стиле, который иначе, как фарнезианским – lo stile farnese, – и не назовешь. Это типичный придворный стиль, и его характеризует особый элитарный шик, столь фарнезианству свойственный. Впрочем, двор Фарнезе, так же как и их герцогство, полностью зависел от Испании, поэтому политическая искусственность определила его пышную декоративность, часто превращающуюся в показуху, предназначенную что-то прикрывать. Самовлюбленная надутость, надуманная и пустая, характерна для искусства Фарнезе, а заодно и для Пьяченцы с Пармой конца XVI и начала XVII веков столь же, сколь и элегантность; ведь надутость является непременной спутницей любой элегантной элиты. Lo stile farnese является совершенно особым вариантом маньеризма и раннего барокко в этих двух городах и очень влиятелен, достаточно сказать, что именно он определил версальский Большой стиль Короля Солнце, Grand maniere, le style Louis Quatorze, – но его значение до сих пор недооценено.

Короче говоря, герцог Пармский в конце XVI века – мировая знаменитость, и герцогство при нем обретает амбиции, ранее этой области не свойственные. Несмотря на то что за душой у герцога всего-то было два небольших города, достойных, правда, и богатых, да пригоршня городков и деревенек, – бэкграунд так себе – блеск Алессандро Фарнезе, победителя турок и протестантов, генерала самой могущественной армии Европы, золотит и Парму, и Пьяченцу. То, что герцог – один из героев La Leyenda Negra, хотя и обрекает города, ему принадлежащие, на зависимость от Испании и на испанское влияние, но зато и включает их в некое действие, имеющее размах поистине всемирный и разворачивающееся на огромной территории от Греции до Пиренеев, от Фландрии до Северной Африки. Никогда, ни до, ни после, Пьяченца и Парма не будут столь столичны, как при Алессандро, но именно при нем Пьяченца отодвигается Пармой на второй план окончательно – нечего было Пьер Леоне убивать – и тихо засыпает, позолоченная отблеском пармского сияния, – совсем как ваш Leningrado – став городом на обочине тирании, тихим и уютным; – про уютность Leningrado это ты несколько не в ту степь, подумал я про себя, но спорить не стал, – мы как раз вышли на главную площадь города, Piazza Cavalli, Пьяцца Кавалли, Площадь коней, – и передо мной вырос Алессандро Фарнезе собственной персоной, вылитый Медный всадник.