Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

Это она, Марианна, спустила тетиву арбалета и промахнулась как любая придворная дама, не знакомая с искусством стрельбы из боевого оружия. Это она подошла к столу, пока все толпились вокруг трона Изабеллы, и взяла гроздь винограда. Это она отравила самое красивое яблоко, которое лежало в вазе перед блюдами для маркграфа и маркграфини…

Я опять откинулась на подушки. Нет, не получалось… Как Марианне удалось бы отравить яблоко, если за тем же столом сидел Магнус и пожирал свиную ногу? Он бы заметил. А может, и нет, если хлебал вино из носика кувшина.

Дождь шептал за окном монотонную колыбельную песню. В камине потрескивали поленья. Гунда почмокала во сне и затихла.

И я опять уселась на ложе, осененная догадкой: Гунда говорила, что, по традиции, маркграф после брачной ночи надевает на голову молодой жене алмазный венец. Почему же Агнес сама достала его из ларца, а не Хендрик?

Я усмехнулась: Гунда и та не утерпела, заглянула под крышку шкатулки, чтобы полюбоваться сокровищем. Как же могла устоять от такого соблазна Агнес? И представилось мне, как ранним утром пробудилась молодая маркграфиня на розовом ложе, оглянулась на спящего рядом Хендрика, тихонько соскользнула на пол, подошла к ларцу и откинула крышку. И засиял венец алмазными всполохами, и заблестели ее глаза, и дотронулась она до короны. И почувствовала на правой руке легкий укол…

Интересно, как целовал Агнес Хендрик? Так же, как и меня в рыцарском зале?

И стало мне почему-то обидно, что Агнес досталась целая ночь волшебных поцелуев. И уткнулась я в подушку, и горько заплакала, сама удивляясь, откуда у меня столько слез, если я уже их все пролила по дороге в Грюнштайн.

И дождь шумел за окном, вместе со мной оплакивая вытоптанные виноградники, пропавшего Шарльперо, заблудившегося Блума, покинутую Аньес. И винила я во всех несчастьях маркграфа Хендрика, суля ему безвременную смерть и адские муки.

Да, суля ему смерть…

И перестала я внезапно плакать, осененная догадкой: если алмазную корону должен был надеть на голову молодой маркграфини сам Хендрик, то змея предназначалась для него. Марианна положила ее в ларец, чтобы убить маркграфа! Марианна стреляла из арбалета в Хендрика, и по счастливой случайности попала в колпак! И отравленное яблоко было приготовлено для него!

Я подскочила, как ужаленная: надо предупредить Хендрика. Пусть прикажет схватить Марианну, иначе следующая попытка может увенчаться успехом.

И я опять опустилась на подушки: не было выхода из опочивальни. Старуха заперла все двери и дверцы на замки, да еще наложила засовы.

Я лежала и таращила глаза в темноту. И услышала легкий скрип, будто царапнуло чем-то острым по деревяшке. И услышала я едва слышный призыв о помощи:

— Мьяу…

— Шарльперо! — Я закусила кулак, чтобы не разбудить старуху. Гунда всхрапнула и затихла.

Тихонько соскользнув на пол, я подобралась к камину.

— Мья-я-яу, — раздался жалобный стон за стеной.

— Ш-ш-ш, — приложила я палец к губам, как будто кот мог понять меня.

И догадалась я, как Марианна пробралась в розовую опочивальню. Кроме потайной дверки, что вела в соседнюю комнату, за стеной имелся еще один ход. Забытый ход, о котором не знали ни маркграф, ни Гунда. А Марианна знала.

Я шарила рукой по выпуклому узору деревянной панели и не находила ничего подходящего, что открывало бы потайной ход. В густой тени боковой стенки камина я не различала и собственных пальцев, но слышно было довольное урчание Шарльперо. Бестелесной тенью я скользнула мимо старухи, вынула свечу из шандала и вернулась к поискам.

Но и в свете чадящей свечи не смогла я найти следа дверки. Урчание Шарльперо громче всего было слышно в месте соединения резных деревянных панелей и каминной окантовки. Но не было в том углу какой-либо щели. И легкое постукивание отзывалось глухим звуком монолитной стены. И отчаяние овладело мной, и опустилась я на колени перед камином, и смирилась с мыслью, что не смогу разгадать тайну потайной дверки.

Да, не смогу разгадать…

— Мьяу! — нетерпеливо подал голос Шарльперо, а старуха завозилась в кресле.

Я затаилась, прикрыв ладошкой пламя свечи, и в безнадежном унынии окинула взглядом боковую стенку камина, выложенную из плотно пригнанных каменных блоков. По краю камней шел едва заметный орнамент из виноградных лоз. И показалось мне, что один завиток лозы чуть грязнее других. Будто дотрагивались до него испачканным в золе пальцем.

И дотронулась я до завитка, и нажала на него. И случилось чудо: камин дрогнул и уехал в стену. Передо мной чернел зев потайного хода.

Рыжий кот, задрав хвост трубой, гордо вышел из тьмы и доверчиво ткнулся лбом в колено. Я потрепала его за ухом. Шарльперо заурчал на всю комнату.

— Ш-ш-ш… — сказала я и оглянулась на старуху. Но Гунда сладко посапывала под мерный шум дождя.

Я погладила его вытянутую дугой спину, а кот игриво махнул хвостом и скакнул обратно в черный проем тайного коридора.

— Шарльперо! — возмутилась я, но из темноты донеслось призывное «мьяу». — Китя-китя-китя… — с опаской сунула я голову с проем. — Китя-китя-китя… — вошла я под низкий свод тайного коридора.