— Я так и знал, что ты пошутил! — закричал дядя, вжимая голову в плечи. — Ты обманул всех нас! Зачем ты это сделал?! Я старый и больной человек! Я же на своих плечах нес ее гроб! Я плакал, как дитя, когда отец Бонифаций сказал «амен» и первая горсть земли упала на крышку! А теперь ты хочешь, чтобы мы все опять поверили тебе?! Ты злой! Ты отвратительный! Ты — исчадие ада! Ты смеешься над нами…
Магнус плакал настоящими слезами, размазывал их кулаком и шмыгал носом. Маркграф стоял над ним, в растерянности потирая подбородок. Из последних сил я добрела до стены часовни и прислонилась к холодному камню пылающим лбом. Сердце мое разрывалось на тысячу клочков от жалости к Магнусу и ненависти к Хендрику. Но больше всего мне было жаль несчастную Агнес, тело которой покоилось в земле, а тень ее водил за собой маркграф, безжалостно обманывая доверчивых родственников.
Над головой послышался шорох, и будто затворилось стрельчатое окно часовни. Там кто-то был, еще одна тень, которая видела всю сцену у могилы Агнес от начала до конца. Я взглянула в дверной проем, но там было темно и тихо, лишь потрескивали фитили догорающих поминальных свечей. И вдруг откуда-то из подпола послышался слабый голос:
— Аньес, Аньес, любовь моя, где ты?.. — Шепот напоминал милый образ Блума. Его бледное лицо, темный пушок на верхней губе и молящие глаза. Его несмелые поцелуи, неумелые руки и вздымающуюся от горестных вздохов грудь. Мне вспомнился его шепот: «Господи, ну, когда же настанет день свадьбы?! Когда же ты станешь моей?!» Душа рвалась на части, и хотелось рыдать в голос. Кровь стучала в висках, а в вышине ухал филин, вторя погребальному звону колоколов.
И я заткнула уши, чтобы ничего не слышать.
Я прислушалась. Кажется, шаги… Мне почудилось, будто кто-то тихо прокрался по коридору, на секунду замерев под дверью номера… Нет, показалось. В гостинице стояла тишина самого темного предрассветного часа, когда молчат телефоны и портье дремлет, пользуясь коротким затишьем.
Ночь раскинулась над Женевским озером рыболовной сетью, которую поставил невидимый рыбак для ловли звезд. Мои мысли запутались в том неводе. Я лежала без сна, в смутных видениях и грезах. Мерещились мне крепостные стены, подъемный мост через ров, старый замок со стрельчатыми окнами, башня, где умерла несчастная Аньес, тень шута, тихо плачущая у могильного камня…
Ах, какая красивая и грустная легенда! Совсем не похожа на ту, что довелось мне читать в детстве. Как странно! Ничего общего, в одной — красивая любовь и злая соперница, в другой — несчастная любовь и жестокий рыцарь… Какая же из легенд говорит правду? Впрочем, кое-что общее в двух сказках все же есть: алмазный венец, который исчезает в конце, с тем, чтобы наказать зло. Известный прием в народных сказаниях.
Интересно, как выглядел этот венец? Месье Варкоч говорил, что на старинных портретах можно его увидеть… А еще любопытно было бы посмотреть на первых владельцев Грюнштайна. Какие они были? Я представляла их свирепыми бородачами в блестящих доспехах, а жен — чопорными дамами в темных платьях. С исчезновением алмазного венца и утратой воинского пыла они наверняка превратились в скучных бюргеров и анемичных аристократок.
Последний владелец рисовался усохшим стариканом в белой панаме, застегнутым на все пуговицы, с моноклем в глазу. Похоронив жену и не в силах перенести одиночество наедине с воспоминаниями, он продал родовое гнездо и отправился в морское путешествие в Индию. И сейчас сидит в плетеном кресле на палубе океанского лайнера, смотрит вдаль немигающим взглядом и вспоминает ушедшую молодость… А без его подписи я не смогу вернуть деньги и воплотить в реальность мечту о Багамах, гамаке и мачо с гитарой…
Я опять прислушалась. Мне почудился шорох в коридоре и показалось, будто что-то белое скользнуло в щель под дверью. С замирающим сердцем я нащупала на прикроватном столике очки и выбралась из-под одеяла. На коврике лежал запечатанный конверт. Я осторожно вскрыла его и нашла внутри лист бумаги, несколько бумажных купюр и монеты. Машинописный текст извещал: