Особенности эльфийской психологии

Я не смог от него отказаться. Великолепная работа, балансировка, словно именно по моей руке делалась, изящный, прямой, острый настолько, что при размахе, кажется, можно рассечь им сам воздух. И орнамент у эфеса такой узнаваемый, выполненный так тонко и искусно, что не остается никакого сомнения — наша работа. Светлых. Как он мог оказаться у темного, да еще и, как тот выразился, в коллекции, не представляю. И моей первой мыслью, когда он позволил мне подержать этот меч в руке, было, что я хочу увидеть эту коллекцию. Я и не знал, что Фиг-Шамь коллекционирует оружие. И уж тем более был не готов получить от него такой подарок.

Мне в первый момент показалось, что я ослышался. Но эльф улыбнулся… Уму непостижимо, Мурзяс улыбнулся мне — мне! — и повторил, что дарит. Наверное, смешно было смотреть на мое вытянувшееся лицо, вот он и усмехался. И еще смешнее было оттого, что он по моим глазам видел — не смогу отказаться. Меч уже находился в моих руках, я держал его и понимал, что это оружие для меня, оно мое. Уже сейчас мое. И, когда он так щедро решил с ним расстаться… как я мог отказаться и не принять, как?

Да, это всего лишь оправдания. Пытаюсь выдумать их, пытаюсь отгородиться ими от того, что случилось потом. Но понимаю, что это только моя вина. Я запустил этот механизм, а потом, когда настало время остановиться, не смог выкрикнуть правильное заклинание. Просто сказать «нет», твердо, решительно, окончательно. Так, чтобы не осталось ни одного сомнения в том, что у него не имеется хотя бы маленького, хотя бы самого ничтожного шанса. Нет, и точка. Но… я совершил ошибку. И что-то мне подсказывает, что за нее придется дорого платить. Честью.

Предложение опробовать клинок в деле поступило так кстати, что я не устоял снова и согласился. Искушение, вот что это было с его стороны. И оно полностью удалось. Мы заперлись в тренировочном зале. Именно перспектива доступа к роскошному полигону универа стала для меня решающей, когда Ви’Хольм уговаривал меня нести службу при университете. Поэтому в тренировочном зале нас никто не мог увидеть и никто бы не сумел помешать. Лучше бы помешали. Хотя… это я сейчас так говорю, уже зная, чем для меня закончился этот так называемый дружеский поединок. Но тогда я был рад размять кости. К тому же впервые за несколько лет между нами с Фиг-Шамем не стоял дуэльный кодекс, который во всех предыдущих наших схватках мы свято соблюдали. Как воин могу сказать, что давно не испытывал такого удовольствия от поединка. Он полностью захватил меня. Я слился с клинком, но, как мне в какой-то момент показалось, не только с ним. Фиг-Шамь — самый ненавистный мне темный, он больше не играл со мной, как иногда позволял себе во время дуэлей, не насмехался одним изгибом губ, он дрался по-настоящему и по-настоящему восхищался тем темпом, который нам удалось взвинтить. Ведь мы не сражались до первой крови, что с нами тоже бывало, особенно когда не успевали остыть. Мы сражались только ради собственного удовольствия, и… Тому, кто не знаком с холодной сталью клинка, раскаляющейся под ударами другого не менее грозного оружия, не понять. Это как любовь, нет, сейчас я думаю, что даже лучше. В постели мне ни разу не удавалось испытать столь сильные чувства, как во время боя с тем противником, от которого у тебя кровь стынет в жилах и которому так отчаянно не хочется уступать.

В тот миг я не думал, просто был не способен мыслить трезво. Сросся со своим, да, теперь только своим клинком. Стал им. И, когда Фиг-Шамь, Мурка, как прозвал его этот психолог, опустил свой меч и между нами остался только мой клинок, когда темный шагнул ко мне навстречу и лезвие моего меча прижалось к его горлу, когда склонился и застыл, почти соприкасаясь со мной лбом… Я не могу сказать, как бы ни старался придумать себе оправдание, что на меня нашло в тот момент, почему я позволил ему себя поцеловать. Я только знаю, врать самому себе не пристало, но он, возможно, никогда бы не прикоснулся к моим губам, так бы и стоял, просто глядя в глаза своим проницательным алым взглядом, если бы я… не потянулся первым.

Он поцеловал меня, отступил, сказав напоследок: «Спасибо за поединок». И ушел. Просто взял и ушел. Пока я смотрел на его удаляющуюся спину и до онемения руки сжимал свой новый клинок. Я должен был его вызвать. Я был бы в своем праве. Я мог бы, да, скорей всего, мог бы в тот момент убить его на дуэли. Но… стоял и смотрел, а темный удалялся от меня, не оборачиваясь.

Я выронил клинок, хоть раньше со мной никогда такого не случалось. Опустился на пол. Словно силы покинули меня, словно какая-то невидимая нить, которая все еще держала меня в вертикальном положении, оборвалась.

Мне не к кому было идти, не с кем посоветоваться, спросить. Выговориться — да, кажется, это называется именно так. И я вспомнил, кто заварил всю эту кашу. Вот и пусть… пусть расхлебывает!

Удар кулаком по стене привел в чувство. Довольно действенный способ, надо запомнить. Зато теперь костяшки пальцев саднят. Ну и что!