Когда за нами закрылась дверь и в спины перестали упираться удивительно теплые взгляды ребят, Андрей, не поворачиваясь ко мне, неожиданно привалился плечом к стене коридора и коротко выдохнул. Сразу на ум пришла не моя, а чужая ассоциация, заложенная в его переводчике, — словно перед прыжком с вышки. Такое его поведение мне совсем не понравилось.
Будь я все еще девушкой, мог бы с легкостью его обнять. Ведь мы, мерцающие, в мерцаниях меняемся не только снаружи, но и внутри. Но, как только за нами захлопнулась дверь, я стал собой. Так страстно хотел почувствовать себя настоящим, что изменился почти мгновенно.
— Андрей, — попробовал положить руку ему на плечо, но он тут же сбросил ее.
— Все нормально, — буркнул и не разуваясь пошел в сторону спальни.
Что это с ним?
Они на самом деле меня ухандокали. Давно я так не гулял. Нет, целый день на свежем воздухе, это, конечно, ценно. Но утомительно — не то слово. Единственным моим желанием было забраться в постель, хотя часы говорили, что только половина девятого вечера, время детское. И все же. Я ведь с ними работаю без продыху и почти без выходных. Даже сегодня не обошлось без эксцессов, и еще каких. Но ребята меня порадовали. Столько всего открыли друг для друга, о стольких вещах поговорили, так славно подурачились в парке. То ли еще будет! Вот научу их в футбол играть, тогда оторвемся по-настоящему.
Но развлекать Ира еще и в свободное от работы время я был не настроен. Сегодня еще больше, чем вчера. Признаться, сегодня его бесцеремонность, с которой он снова навострился провести ночь в моей постели, раздражала больше обычного. Сам не могу себе объяснить почему. Наверное, просто устал. Очевидно, хотел хотя бы небольшого, но отдыха от их иномирских рож, а у этого еще и глаза, как у кошака блудливого, желтые. Хотя блудливым его можно обозвать лишь со злости. И ежу понятно, что наш золотой мальчик со знаменитым предком в качестве довеска науку двигал, а не по бабам ходил. Зря, между прочим. В его возрасте… Так, а вот о прожитых годах лучше не надо. Что-то меня куда-то не туда заносит.
— Ты первым в душ или я? — спросил Ир, когда он прошел вслед за мной в спальню. Я как раз в это время инспектировал шкаф на предмет чистого белья.
— Что не так? — довольно резко бросил он мне в спину.
— Все просто зашибись, — протянул кисло и все же повернулся к нему: — С чего ты взял, что что-то не нормально?
— Не что-то, а ты. — Ир нахмурился, зрачки стали еще уже, чем были до того. Ума не приложу, как он меня такими глазюками видит. Ведь должно же что-то меняться в его картине мира по сравнению с моей или нет?
Я подумал и решил назвать вещи своими именами.
— У меня сегодня нет ни сил, ни желания тебя развлекать.
— Можно подумать, все остальное время ты… — начал было Ир, но как-то подозрительно быстро заткнулся, хоть я и приготовил себя морально к тому, что мерцающий сейчас начнет орать и спорить. Найти бы еще силы ему отвечать. Но, кажется, этого и не понадобится. Теперь только вопрос — почему? Но мерцающий, похоже, решил меня удивить.
— В душ я лучше утром. А сейчас можешь идти ты, — сказал Ир на удивление мирно. А потом добавил, глядя в сторону: — И если ты не будешь возражать, я бы хотел попробовать воспользоваться твоим компьютером для работы над своей диссертацией.
У меня от удивления даже челюсть отвисла.
— Э? — растерянно протянул я, не зная, что ему ответить.
Но Ир, похоже, понял мое замешательство по-своему.
— В общаге, как правило, слишком шумно, — неожиданно попытался оправдаться он. И я окончательно растаял. Мысленная затрещина самому себе не помогла. Выхватил из шкафа первые попавшиеся трусы, хлопнул Ира по плечу, проходя мимо, и притворно бодро объявил, чтобы он чувствовал себя как дома и ни в чем себе не отказывал, только бы мне поспать дал.
Мерцающий от неожиданности моргнул, а потом расплылся в улыбке.
— Вот сразу бы так! — бросил он и тут же плюхнулся в компьютерное кресло.
Когда выполз из душа и дошел до спальни, обнаружил его, увлеченно щелкающим мышкой. Махнул рукой на все, так как усталость навалилась просто смертная, забрался под одеяло, отвернулся лицом к стене и отрубился. Наглухо. Без сновидений и вообще без всего. Вот оно — счастье.