Особняк на Соборной

«Думаю, оставить книгу Троцкого без ответа нельзя. В ней неимоверное количество мерзостей про всех нас, но прежде всего про Владимира Ильича. Книга во многом писана для «наших за границей», поэтому «легко» читается и легко «обходит» темы, не выгодные автору. Но все же книга остается. Для истории она имеет известное значение. Троцкий описывает ряд вещей как бы из «первых рук» и выступает «свидетелем» первостепенной важности. Ряд моментов могут быть опровергнуты только свидетельскими показаниями (ибо не на все есть документы)…»

С телеграммой Зиновьева Сталин поступил так же – раскурил ею трубку.

– Напрашивается на нужность! – презрительно пробурчал он и был абсолютно прав. В осмыслении конечной цели, понятной только ему, Сталину равных не было. Даже сегодня спорить с этим трудно. Не случайно журнал «Власть» долгое время в каждом номере печатал его портрет в числе десяти наиболее часто упоминаемых на своих страницах политических деятелей. Иное дело – методы достижения цели. У Сталина они были всегда средневеково жестоки, показательно циничны, максимально радикальны и, надо сказать, весьма результативны, хотим мы этого или нет.

Ленинские соратники его раздражали и сильно мешали, особенно Зиновьев. Сталин невзлюбил его еще в ту пору, когда тот без особой нужды увязался за Лениным в Разлив, а потом в период подготовки большевистского переворота сдал всех. Историю с Разливом радикально перепишут и верноподданные деятели искусства начнут создавать произведения, где Зиновьева (точнее – Овсея-Герш Ароновича Радомысльского) даже в образе тени не будет. Когда сняли фильм «Ленин в Октябре», Сталин поручил Шумяцкому, председателю кинокомитета, показать его старым большевикам, чтобы те высказали мнение. На следующий день бледный и трясущийся Шумяцкий докладывал, что ветераны партии камня на камне не оставили на произведении режиссера Михаила Ромма, снявшего кино к двадцатилетию октябрьского вооруженного восстания. Сталин равнодушно посмотрел сквозь руководителя советского кино и сказал: