Особое назначение

— А они ее не берут, — усмехнулся Заблоцикй. — Налейте мне еще каплю вина. — Он достал из коробочки вторую таблетку, проглотил, запил вином и устало сказал: — Давайте говорить серьезно, Стрельцов. Вам известно, что есть решение организовать в союзах молодежи фракции коммунистов?

— Коммунистов?! — возмутился Стрельцов. — Неслыханно!

— И тем не менее. — Заблоцкий прошелся по комнате, остановился перед Стрельцовым и, глядя куда-то поверх него, сказал: — Ваших овечек начинают прибирать к рукам. Пока не поздно, бросайте свои бредовые идеи о беспартийном союзе и действуйте. — Он помолчал, поправил очки и добавил очень серьезно, как равный равному: — Вам никогда не приходило в голову, что молодежи, как таковой, свойственна некоторая склонность к анархизму? Или, скажем мягче, чрезмерное преувеличение своих сил и возможностей? Надо столкнуть лбами некую партию и тяготеющую к ней рабочую молодежь. О подробностях мы еще поговорим. Попробуйте начать с благотворительности. Ваши будущие друзья сидят на макухе и пайковой селедке. Вино, вкусная пища, случайно зашедшие на огонек девушки — совсем неплохо! Деньги вы получите.

Заблоцкий встал, собираясь уходить. Будто случайно, опять отогнул угол шторы, выглянул на улицу. Потом небрежно сказал:

— Да, кстати. Нам вскоре понадобится ваша квартира. У вас часто бывает молодежь, так что приход трех-четырех человек останется незамеченным.

— Это что же, явка? — вскинул голову Стрельцов. — Нет, Вадим Николаевич. Это вне моих убеждений.

Заблоцкий снял очки и, сощурясь, посмотрел на Стрельцова. Потом изящно и легко взмахнул кистью руки, будто сметая паутину:

— Бросьте, Стрельцов! Вы уже давно поняли, с кем вам по пути и с кем бороться. Проводите меня.

Он двинулся к двери, но в это время в глубине коридора, со стороны парадного хода, слабо звякнул колокольчик звонка.

— Минутку, Вадим Николаевич, — остановился Стрельцов. — Я только открою.

— Погодите! — Заблоцкий отступил к кухне, потом передумал и, усмехаясь, сказал: — В Чека не звонят. Стучат или взламывают. Открывайте!

Стрельцов испуганно взглянул на него: шутит или всерьез, но по лицу Заблоцкого понять этого было нельзя, и Стрельцов направился к входной двери. Щелкнул замком, загремел цепочкой и впустил в квартиру девушку в гимназическом форменном платье, с длинной косой.

— Леночка! — обрадовался Стрельцов. — Какой приятный сюрприз! Знакомьтесь. Это — Вадим Николаевич!

Девушка протянула руку и представилась:

— Зорина.

— Заблоцкий, — кивнул ей Вадим Николаевич. — Извините, руки не подаю. В городе эпидемия.

Он прошел мимо нее в дверь. Стрельцов заспешил за ним. Лена пожала плечами, засмеялась, закинула клеенчатый, перетянутый ремнями сверток с учебниками на верх вешалки из орехового дерева и прошла в комнату. Отдернула штору на окне, полистала какую-то книжку, брошенную на диван, раскрыла крышку рояля и заиграла что-то бравурное. Потом опустила крышку, отошла к окну и встала там, глядя, как ветер гонит по пыльной мостовой обрывки старых афиш, подсолнечную шелуху, какую-то пустую банку. Она не слыхала, как вернулся Стрельцов и остановился рядом. Обнял ее за плечи и вкрадчиво спросил:

— О чем грустите, Леночка?

— Так... — неловко освободилась из-под его рук Лена. — Просто задумалась.

— И все о нем?

— О ком?

— О Горовском, разумеется, — улыбнулся Стрельцов.

— О Женьке?! — обернулась к нему Лена. — Вы что, серьезно, Петр Никодимович?

— Вполне, — кивнул Стрельцов, но глаза его смеялись. — Он же от вас ни на шаг не отходит.

— Верный рыцарь! — пожала плечами Лена.

— И только? — испытующе глядел на нее Стрельцов.

— Конечно! — чуть смутилась она под его взглядом.

Стрельцов вдруг опустился перед ней на одно колено, отбросил со лба русые свои волосы и бархатным актерским голосом произнес:

— Так пусть и мне одна судьба на свете: склонив колена, о любви молить!

— Красиво, — вздохнула Лена.

Стрельцов легко поднялся с колен, отряхнул ладонью брюки, сел на подоконник и насмешливо сказал:

— Красиво, но скучно!

Оглядел Лену с ног до головы и заявил:

— Нам нужна иная любовь — опаленная горячим ветром революции не знающая преград, свободная, как птица в небе!

Все еще сидя на подоконнике, он опять положил руки на плечи Леныи, заглядывая ей в глаза, заговорил, как ему казалось, взволнованно и сердечно:

— Ну, скажите, почему мы должны подавлять свои желания, чувства, уродовать гордую и свободную душу свою? Только потому, что этого требуют нелепые правила приличия? Бред! Чепуха! Вот мне, например, захотелось поцеловать вас, и я сделаю это, зная, что и вам хочется того же.

Лена прислушалась к себе и честно призналась:

— Мне не хочется.

Стрельцов опешил, но тут же возмущенно сказал:

— Это неправда!

Лене стало стыдно за свои старомодные взгляды, она была уже готова согласиться, что ей действительно хочется, чтобы ее поцеловали. Она подумала и сокрушенно сказала:

— Честное слово, не хочется, Петр Никодимович. — И чтоб до конца оправдаться в его глазах, добавила: — Я вообще не люблю целоваться.