Особое назначение

Колька выбрался из своего убежища и, сунув озябшие ладони глубоко в рукава куртки, глядел на подъезд, откуда только что вышел Бычков. Он решал, идти ли ему узнавать, как там Савелий, или дождаться, когда выйдет какая-нибудь нянька или медсестра, и у нее выпытать, что со стариком. Решившись, он шагнул к подъезду, но поспешно отступил, укрывшись за стволом старой дуплистой липы. Два санитара вынесли из дверей носилки, на которых лежало укрытое с головой тело, и пошли в глубину двора, к одноэтажному, стоящему в стороне от других, строению. Колька не видел лица лежащего, но почему-то у него сдавило горло и стало так тоскливо, как было лишь давным-давно, когда умирал, лежа на лавке в деревенской избе, их отец. Воздуха ему не хватало, он задыхался и все просил мать отнести его на берег Волги. Потом затих, и тогда завыла мать, и шестилетний Колька, не выдержав этого звериного воя, бросился вон из избы и, босой, по талому уже, весеннему снегу бежал и бежал по берегу, пока не ткнулся в чью-то почерневшую баньку. Дверь в предбанник была не заперта, и Колька, забившись в угол, просидел там сутки, если не более, и только голод заставил его вернуться в избу. Это был его первый побег из дома. Потом он убегал уже надолго, но всегда возвращался, пока не умерла давно болевшая мать, и Колька распрощался с родной деревней навсегда. Добрался он аж до самой Москвы и там, голодный и оборванный, встретил человека, удачливого и смелого, который пристроил его к рискованному воровскому делу и, как считал Колька, заменил ему отца и мать. Не забыл он о Кольке и в самые трудные свои дни, дал верный адресок и надежного хозяина. Теперь один из них вспоминает вольную красивую жизнь в лагерном бараке, другого понесли в ледяной погреб, к мертвякам. Кончилась везуха!.. За воротами больницы звенели первые трамваи, где-то шаркал метлой дворник, ветер кружил по больничному саду сухие листья, и Колька понял вдруг, что он один в этом большом, чужом ему городе.

Есть, правда, на крайний случай одно местечко! Но соваться туда сразу опасно. Надо перебиться где-нибудь день-другой, понюхать, что к чему, и, если там все чисто, представиться хозяйке. А покантоваться он найдет где! Чердаков и подвалов полно! Колька повеселел и, расшвыривая ногой листья, зашагал по аллейке, но не к главным воротам, а к хоздвору, где был лаз в заборе.

...В кабинете Коптельцева стояли стол, разномастные стулья, громоздкий, с облупившейся краской сейф и видавший виды диван, на котором частенько придремывал, задерживаясь на работе за полночь, Александр Алексеевич. Сейчас на диване устроились Бычков, Ананьев, Саша Чистяков и Толя Васильев, а напротив, у стола, сидели Коптельцев и Юрский.

— Мальчишку вы спугнули... — размышлял вслух Коптельцев. — Где? Как? Не знаю, но спугнули! За квартирой смотрите?

— Присматриваем, — хмуро кивнул Бычков. — Но, думаю, туда он не вернется.

— То-то и оно... — согласился Коптельцев. — Приметы хозяйка дала?

Бычков обернулся к Ананьеву. Тот доложил:

— Роста маленького, на вид лет пятнадцать, заметно прихрамывает, звать Коля. Все.

— Отпечатки сличали?

— В нашей картотеке нет, — сказал Бычков.

— Так... — задумался Коптельцев. — Но коли испугался, значит, пуганый.

— А может, из беспризорных? Детдома боится, — предположил Саша Чистяков.

— Хряк с улицы никого к себе не подпустит, — возразил Коптельцев. — Кто-то ему этого мальчонку предъявил.

— Думаете все-таки, этот малый в магазинах шуровал? — вскинулся Чистяков.

— Я без точных фактов выводов не делаю, — ровным голосом сказал Коптельцев. — И тебе не советую. Это как? Понятно? Или не очень?

— Понятно, товарищ начальник, — привстал Чистяков.

— Да ты сиди... — отмахнулся Коптельцев и обернулся к Бычкову: — Говоришь, при тебе в бреду имена какие-то Хряк называл?

— Тиша, помнится... — вспоминает Бычков. — Но, может быть, он так слово «тише» выговаривал... Все бормотал: «Тише, мыши, кот на крыше».

— А еще что?

— Еще? — потер лоб Бычков. — Да присказки какието...«Коля-Коля-Николай, сиди дома, не гуляй», «Потихоньку-полегоньку...»

— Так... — Коптельцев переглянулся с Юрским.

— Он про этого пацана, наверное, бормотал! — не выдержал Васильев. — Про Кольку!

— И про него тоже, — кивнул Коптельцев. — Значит, как ты говоришь, Виктор Павлович? Тиша и Николай?

— Насчет Николая — факт, а вот «Тиша» или «тише» — не уверен.

— А ты не сомневайся, — прищурился Коптельцев. — Петр Логвинович, ознакомь товарищей.

Юрский вынул из папки сколотые скрепкой машинописные листы и прочел:

— «В ответ на ваш запрос сообщаем, что идентичным способом совершены кражи в магазинах Москвы, Харькова, Киева, Ростова-на-Дону, Одессы, Тбилиси, Севастополя. На последней, седьмой краже задержан Тихонов Николай, кличка «Тихонька», судимостей шесть, побегов шесть. Осужден по закону 7/8 от 1932 года на 10 лет. С этапа бежал. Объявлен во всесоюзном розыске».

Бычков присвистнул и сказал:

— Дела!.. Вот, значит, с кем этот пацан повязан!

— Почему так решил? — насторожился Коптельцев.

— Почерк у них один, Александр Алексеевич. Тихонов — его учитель. Наставник, так сказать!..